На твоём языке говорить, дождевая вода,
я не мог, не умел – и сбивался на речь человечью.
Длинный шорох дождя в темноте называется речью,
как сказал бы поэт – ну а я не скажу никогда.

Как сказал бы прохожий, листая осенний альбом,
где на каждой странице блестит заштрихованный ветер
и предсказанный снег притаился за дальним углом
и в затылок глядит, словно меланхолический Вертер
(оставляем в уме бедных рифм захолустный апломб).

Не следи за извивом строки, ни к чему, этот кросс –
по окалине смыслов, по колкому сору свободы –
прихотливая память, персидская вязь папирос,
а в конечном итоге – подробная сводка погоды.

Современный поэт выбирает по сердцу страну,
нам достались ржавеющий слог и осенние дрязги,
нервный лепет дождя, средоточье узорчатой грязи
и Эол, подпевающий нам в расписную зурну
(здесь кавказский акцент и античных богов передряги).