Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Лариса Володимерова

ВОЛОДИМЕРОВА, Лариса, Амстердам. Поэт, прозаик, журналист, правозащитник. Родилась в Ленинграде в 1960 году. Филолог, окончила ЛГУ. В 1992 выехала на жительство в государство Израиль. Работала ректором Института литературы, журна-листики и драмы в Иерусалиме. Переехала в Голландию. Автор более десятка книг (стихи, поэмы, повести, романы, пьесы).

2011-Володимерова, Лариса

               *  *  * 
воланы скрюченной реки 
от раскулаченной державы 
дрожали: снегу вопреки, 
сюда, на запад, набежали, 
как слезы первые любви, 
так слезы поздние разлуки – 
зови по имени, лови, 
река сама дается в руки.

                *  *  * 
шаровая судьба – зигзаг 
неудачи, возьму за так. 
и желтую наледь собачью – 
впридачу, 
и покурить натощак, 

и белого солнца пар 
заиндевелый, скрип 
наста, и из-под нар 
сорванный крик охрип. 

полозья врачуют снег, 
смеху-то доупаду! 
разведи меня с родиной, – с ней 
на том свете встречаться надо.

                *  *  *               
                        # 

в «матросской тишине» 
живут мои друзья, 
не знают обо мне – 
им видеться нельзя 

ни с солнцем, ни с луной, 
ни с мамой, ни с женой, – 
и дождик заводной 
обходит стороной. 

не задевает их 
ни суд, ни перемат: 
в кругу друзей моих 
никто не виноват. 

они в глаза глядят, 
не дрогнув, десять лет – 
не много. отсидят, 
но злей не станут, нет!

и, бледность отряхнув, 
шагнут они в проем, 
чтоб задержаться тут, 
где были мы вдвоем. 

на воле столбовой 
порукой круговой – 
ни мертвый, ни живой, 
не выйдешь по кривой. 

сойдет зима на нет, 
растает мерзлота – 
то дым от сигарет 
струится изо рта, 

и позади тюрьма, 
где б не сойти с ума, 
где б не забыть о них – 
оставшихся, двоих.

                  *  *  * 
песок струится и щекочет, 
шуршит и знать меня не хочет, 
и только ночью, отсырев, 
он прекращает бег и рев. 

цветок, растоптанный пьянчужкой 
в любовном танце перекрестном – 
как пеной вынесшую кружку, 
разглядывать неинтересно. 

прибоем выброшенный остов – 
пичужку, чушку, кочерыжку, 
моих смятений бедный остров 
и девочку вдали, вприпрыжку.


                                 *  *  *
                                                                      саше 
за два года армейских 
впервые 
я тебя вижу 
сквозь морозный рисунок 
стеклá 
ветрового: 
вот ты снова облизываешь искусанные свои вишни, 
но всё беззвучно, как в кино у немого. 
вот ты в москву, москву, опережая сестер запоздалых: 
никого не осталось, не озирайся, все вышли 
на своей остановке, еще в твоем детстве, где вишни 
я для тебя на соседской даче срывала. 

но я прильну к метели, состав разгоняя 
вместе с полночью и разлукой – она уже бесконечна, – 
зато наша неявка вечна, когда ни дня я 
не была без тебя, мой ребенок, последний встречный.


                               *  *  * 
да и нет никаких языков, кроме птичьего – 
я точу его клювом, долблю, раскавычивая.


                 *  *  * 
встретиться в середине, 
на пересеченье дня 
в той точке расцвета, 
где меня уже нету 
в помине, 
где нет меня. 
– где ты?!

                  *  *  * 
догоняй меня, алмаз, 
льющийся из теплых глаз! 

где ты спрятал землянику 
в этой хвое расписной? 
не к земле же я приникну! 

я привыкну под блесной. 
потянусь через волну – 
а вильнула в камыши, 
не оставь меня одну. 
затаился. не дыши. 

опиши мою вину, 
заточив карандаши.

                    *  *  * 
дай бог тебя встречать лицом к лицу, 
успев и подготовившись к концу, 
открыв глаза и голос заглушая, 
щебечущий, что я уже большая, – 

душа, я не заметила твоих 
следов песчаных, слизанных волной, 
когда вошла ты гулко в этот стих 
и поменялась обликом со мной.

                     *  *  * 
во мне застыли реки и поля, 
под снегом разоренная земля, 
а в жар бросало – перед остываньем. 

не сбив дыханья, не напишешь птиц, 
слетающих с простуженных страниц; 
не задержав руки, не бросишь камень 

из-под ресниц, стекающих весной, 
где с битой скачет девочка за мной, 
по клеткам меловым, и босоножку 
рисует ангел мой, облокотясь 
на облако изменчивое, – грязь 
он кисточкой снимает понемножку.
                       
                     *  *  *
стесняться птицы обнаженной... 
не обнажась, но нежась; в жены 
себя не проча никому – 

пророча музыку ручную, 
мурлыча песенку мучную, 
речную вязкую му-му. 

всё против шерсти и рябины – 
рябило небо там, на родине, 
где я себя саму забыла, 
пока звала и хороводила, – 

но откликалось отражение – 
без выражения, с акцентом. 
сплошь, как таблица умножения, 
зазубрено – в крови пинцетом.

                      *  *  * 
если можно стихом управлять, 
то – пространством и временем. 

твоим замершим именем, 
вмерзшим по рукоять 
в ять 
и значки полевые 
ромашек: они – пулевые, – 
их вместе с зимою объять.

                    *  *  * 
я лежала бы в хевроне золотом, 
я б над мертвым морем серебрилась 
всей душой, плескалась в облаках 
у тебя в раскинутых руках. 

я бы в глину красную цветы 
распускала, чтоб склонялся ты 
у моей решетки дождевой 

с талой, невской, призрачной водой.