Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home » Литературные очерки и воспоминания

2021- МАШИНСКАЯ, Ирина-№1000

№1000

Вечером заехала в Trader Joe’s, необычно
пустой. Сейчас я сделаю смешное признание:
мне нравится там бывать, в этом продмаге –
это тебе не унылое неоновое тепло
супермаркетов, выносимых только к
полуночи, когда можно раскатываться по
пустым рядам на тележке, отталкиваясь
одной ногой. В TJ обычно людно и празднично
без причины, и быстрые кассиры, как будто
никогда не усталые. Я когда-то работала
кассиром, это очень утомительная работа,
потому что надо стоять часами на одном
месте, но в TJ они все время в движении –
выбегают из-за касс и перехватывают
покупателя, на какое-то время определяя
его судьбу. Я нашла что мне было надо и
двинулась платить, на ходу выбирая ряд, и
тут меня окликнула высокая спортивная в
джинсах, – того северного соломенного
нехоленого типа, который чаще видишь,
например, на севере Новой Англии. Она как
раз пролетала мимо и затащила меня к себе в
кассу под дощечку с названием улицы. Даже
для TJ она двигалась и говорила очень
быстро. Я была в маске, а она почему-то нет,
но я ее не сразу узнала из своей паранджи -
мои зрение еще сузились между челкой и
съехавшей маской, а поправить я не хотела
из гигиенических соображений. Она
спросила по протоколу, как на данный
момент шёл мой день, и это у нее получилось
как-то на редкость не дежурно, но я была еще
погружена в своим мысли и прогудела ей
из-за маски автоматическое «и вам тоже». Мы
обнаружили несовпадение и стали смеяться,
и тут я ее узнала, по говорку и смеху.

Я к ним приходила раз в неделю, в особняк,
огромный даже по меркам этого
нью-джерсийского городка, в центре
изображающего некую условную Европу, а при
удалении от центра, старой ж/д станции и
уличных кафе, быстро становящегося
обыденно степенным. Мало того, что дом был
слишком большой и
раскидисто-симметричный, как Казанский
собор, у него был удивительный, совершенно
неестественный адрес: №1000. Я в те годы
разъезжала до ночи по нашему графству,
накручивая мили и повсюду давая уроки.
Преподавать в чужих домах, даже и
симпатичных тебе, труднее, чем у себя дома
или онлайн, потому что тратишь энергию на
пребывание в чужом пространстве, оглядке
на него, но деваться было некуда, время
зума еще не настало. Повсюду было свое,
свой уклад, и к Новому Году начинало
немного путаться в голове, где кто. Как
правило, родители и ученики были славные, а
иногда даже становились хорошими
знакомыми, а то и друзьями, но в некоторых
домах было неприятно, холодно или
барственно, и там порой вспыхивало у меня
гордое классовое чувство, но таких было
немного, их надо было просто пережить, я
часто вспоминала: «это барский дом, и я в
нем гувернером» – как ни смешно, это меня
поддерживало.

Во многих домах пригорода на двери долго,
иногда до поздней весны висит
рождественский венок, иногда тяжелее
самой двери, а кое-где еще и псевдодзэнские
трубочки, звенящие на ветру, и бывают дни,
особенно бесснежной нью-джерсийской
зимой, когда все это кажется таким чужим и
невеселым, эти ступеньки и холодные
перила, и думаешь, как у Галича: «для чего я
приехал сюда?» Когда я вспоминаю эти годы
выездного репетиторства, я почему-то чаще
всего сразу вижу эти ступени и дверь, с
которых каждый урок начинался:
взобравшись на высокое крыльцо очередного
особняка или маленького домика, я нажимала
звонок с какими-нибудь новыми
развлекательными переливами – я невольно
запоминала, где какой, и это было
совершенно ненужное мне знание – и тогда,
в тех самых, неуютных домах, если долго не
открывали, я начинала глупо надеяться:
вдруг не откроют и урока не будет и будет
свобода, хотя и довольно дорогая.

И на этом доме №1000 тоже висел венок, и у
парадной двери всегда стояла непарадная
лопата, до весны, а внутри была масса окон,
так что с порога уже было светло и
оживленно, как будто снежный свет
отовсюду, довольно суматошно и
беспорядочно, совсем без стиля, любого
стиля, но как-то хорошо. Было видно, что там
все крутится вокруг детей. Вечно торчали
какие-нибудь велосипеды или лыжи, и пакеты
с подарками, непонятно, им или от них, в
общем шла шумная, явно дружная без изысков
семейная жизнь. Отца, всегда
отсутствовавшего, то есть пребывавшего в
неких сумрачных финансовых высях, я так
никогда и не увидела, а знала только эту
милую подвижную домохозяйку, мать троих
детей, всегда в джинсах и теплых фуфайках,
которые по-английски зовутся
непривлекательно sweatshirts и надеваются
утром быстро, без мысли. Мы занимались
математикой со старшим сыном, имя которого
я и сейчас помню, в огромной комнате,
пронизанной осенним, потом зимним, потом
весенним солнцем, за очень большим
обеденным столом рядом с загадочной
сложной кухней темного дерева куда вели
поблескивающие стеклянные двери: там в
кухне всегда было громко и оживленно и со
страшным завыванием выжимались и
взбалтывались какие-то полезные напитки,
шли громкие телефонные разговоры о
каникулах, лодках и лыжах, и все это,
конечно, нам с моим учеником мешало, но
мальчик был такой трогательный,
аккуратный, и мужественно работал
карандашом, будто не замечая шума, а мать
была славная, без всякой фанаберии и
барства, в беспорядочно мотавшихся при
движении соломенных кудряшках, и немного
неловкая (как я), и каждый раз заботливо
приносила мне какой-нибудь особенный чай,
непременно с медом. Так что мне, в общем,
легко было там бывать.

И вот я встретила ее, хозяйку дома, который
и тогда, лет пять назад, точно стоил не
меньше, чем пара миллионов – или больше,
потому что там уже нет разницы: что
миллион, что три, а сейчас вообще не знаю,
сколько. В магазине она, наверное, получала
минимальную зарплату, установленную в
нашем штате, и казалась такой же
скандинавски спортивной в форменной
темно-синей фуфайке Trader Joe’s, и такой же
неунывающей, как и тогда.

Я, разумеется, никогда не узнаю, что там у
них произошло. Я даже не совсем уверена – а
вдруг это вообще совсем другой человек. Но
что бы там ни случилось или не случилось,
так она мне снова понравилась своей
доброжелательной, подвижной
естественностью, североамериканской
нехоленостью и стойкостью, которые люблю и
которых все-таки еще много осталось в этих
потомках пуритан, с их разнокалиберными
домами, темными улицами и ночными голыми
окнами без занавесок, с этими их веночками
и колокольчиками, хотя бы и в нашем
изнеженном графстве Берген.


Ирина МАШИНСКАЯ, Нью-Джерси,
декабрь 2021