Skip navigation.
Home

Навигация

2015-Виктор ГОЛКОВ

                             Мих. Зиву                          

                     1
К песку прижатая мимоза,
Домов приземистый кортеж.
Террора вечная угроза,
Жара и плитки, цвета беж.

Кусты топорщатся упрямо,
Как всё, что выживает тут.
И голубая криптограмма
На вывеске – нетленный труд.

                      2
Вряд ли стоит удивляться,
Друг, когда за шестьдесят,
Что не вызовут стреляться,
А святым провозгласят.

Этот жаркий вечер летний…
Ты ещё не знаешь, друг.
Он – фактически, последний,
Уплывающий из рук.

А когда очнёшься вчуже,
После главного суда,
Никакой летейской стужи –
свет и райская вода.

                         *  *  *
Я мог бы родиться арабом из Газы,
Бормочущим суры протяжно
В каморке, где нет ни ковра, и ни вазы,
Нет радио, впрочем, не важно.

Но я появился в Советском Союзе,
Кряхтящем под властью народа,
Мусолящем красную тряпку иллюзий
Бог знает с которого года.

И вот наконец-то в Израиле тесном
Я втиснут в железную рамку.
Манером, до тонкости в общем известным,
Я должен тянуть свою лямку.

Зачем же лукавить, какого, мол, чёрта,
Я не был китайцем и греком.
Не ел натощак шоколадного торта
В стране, истекающей млеком?


                               *  *  *
Нельзя утверждать, что меня далеко унесло:
Уключины целы, волной не разбито весло.

И ветром солёным ещё не продуло насквозь,
Как если бы море всерьёз за меня не бралось.

За что-то жалея, меня утопить не хотело
И так притворялось, как только оно и умело.

Неужто и солнце хоронится этой водой?
Я видел, как пеной туман становился седой.

И в фосфоре море от всех затонувших сокровищ.
Я чувствовал шорох по дну проползавших чудовищ.

Мог дикие бредни единственно так отвести –
Я понял – от смерти одно остаётся – грести.

Безумие страха, я вырву проклятое жало!
От соли рубаха к склонённой спине прилипала.

Спасусь, я уверен, там берег маячит   вдали.
Мне хватит, конечно,  клочка задубевшей земли.




                *  *  *
Деревья листья скинули-
Со всех убор слетел...
Как будто сердце вынули
Из деревянных тел.

И вот они колонною
Стоят в одном строю,
Как будто осуждённые,
У жизни на краю.

Не стонут и не мечутся –
Хоть в ров, хоть на костёр.
Ты помнишь, человечество,
про братьев и сестёр?

               *  *  *
Жизнь – безумная задача,
Но она проста.
Разве что-нибудь я значу,
Бхагавад-гита?

В этих джунглях непролазных
Как концы свести?
Тишине твоих согласных
говорю: прости.

Ни любовному ненастью –
Горю, мятежу.
Ни сияющему счастью
Не принадлежу.

               *  *  *
Падают годы, как сосны,
в чёрной реки глухомань.
Круглые, гулкие вёсны,
крики и сплавщиков брань.

Хмурые, мутные воды,
брызгами руки сечёт.
Длинные, трудные годы
сносит теченье, как плот.

Пусть я следов не оставил
в этой крутящейся мгле,
хоть я лишь плыл, а не правил,
всё же я жил на земле.

Счастья и скорби не смоет
времени злая вода.
Кто-нибудь лучше построит,
если уйду без следа.

                     *  *  *
Случается так ночной порою,
Что ждёшь и не можешь дождаться сна.
В моей просторной квартире трое –
Я, мой сын и моя жена.

Да еле слышно тяжёлой тканью
Шуршащие ленты оконных гардин.
И я прислушиваюсь к живому дыханью,
Чтобы убедиться, что я не один.

Я не один! Не в снегу, не в яме,
Зарытый заживо средь бела дня.
И чувствую нервами, мозгом, костями,
Как чисто и нежно хрустит простыня.

А тени бледнеют, перемещаясь
По подоконнику, дальше к стене.
И страх, как видно в меня не вмещаясь,
Готов, как снаряд, разорваться во мне.

Уже светает, сейчас проснутся
Огни, любой словно сто свечей.
Но не хотелось бы вновь столкнуться
с прелестями бессонных ночей.

                   *  *  *
А сон струился сквозь туман,
Ползли малиновые тени.
Как будто был единый план
Для всех – животных и растений.

В одно творение сложить
Все виды, все дела, все звуки.
И сладостное слово – жить –
Взойдёт из божеской науки.

Всё то, что смог произвести
Враз, а закат был фиолетов.
И удалось произнести
Все имена для всех предметов.

             *  *  *
Хотелось бы верить – 
ещё пишу,
Но чувствую –
мне не хватает слов.

Ведь я –
стареющий человек,
Идущий, сгорбившись,
в никуда.

По выжженной
и слепой стране,
Где пальмы растут,
завернувшись в мох.

И полувысохший
эвкалипт
Бормочет мне –
ничего не жди.