Л е я  А л о н (Гринберг). Наедине с Иерусалимом. Избранные новеллы, очерки, эссе. – Иерусалим, «Филобиблон», 2021. –  411 с.

     С любовью изданная, красиво оформленная книга. Иллюстрации

художников Ителлы Мастбаум, Шмуэля Мушника. Истории сопровождаются стихами.

Вступительная статья Эли Люксембург, на обложке отзывы о книге и о писательнице.

 Ко всему сказанному трудно что-либо добавить. Но и молчать невозможно.

Сборник новелл, очерков и эссе даёт возможность увидеть, почувствовать

Иерусалим и Израиль глазами автора.

Религиозный человек, Лея Алон (Гринберг), репатриировавшая в 1979 году, своим

повествованием не оказывает никакого давления на читателя, но расширяет наш

кругозор, делясь тысячелетней мудростью Торы (Ветхого Завета). Здесь следует

остановиться и сказать несколько слов о Лее Алон. Религиозность – неотъемлемая

часть её культуры, воздух, которым она дышит. Знание иврита, мировой, в том числе

израильской литературы и соответствующие комментарии иудейских источников плавно

соединяют историю и современность.

Казалось бы, нет необходимости сегодня доказывать право евреев жить на своей земле.

Но, может быть, это заблуждение и вдохновило автора рассказать об Иерусалиме, об Израиле,

 о его художниках и  поэтах, и о тех, кто сознательно покинул СССР. И о новом поколении, 

 о солдатах Израиля.

На вопрос, за что погибли в Катастрофе шесть миллионов, не надо искать ответа.

Прочтите эту книгу – как документальный роман, интересный и увлекательный.

Пронизывающий сопереживанием. Лея Алон провела детство в Таллине и Риге, где позже 

работала на радио и телевидении. Вынужденно, о чем рассказывается в главе «Во власти памяти»

(стр.172-3), работала и в Целинограде. Но описанная в главе «Город оливковых гор. Город ветра»

ее любовь к Иерусалиму не оставляет места ностальгии по этим городам.

«У каждого из нас свой путь к Иерусалиму, своя с ним связь. Связь души твоей и его, когда твой настрой соответствует его настрою, и тебе не мешает его суровость и неприветливость в

Ты принимаешь его и в печали и в радости, как любимого, душу которого чувствуешь» (стр. 20).

«...И каждое новое утро – новый бой за такое естественное и привычное право для

за нашу любовь к Иерусалиму, и за мечту укорениться на этой земле» (стр. 22).

Лейтмотив этого справедливого высказывания прозвучит еще не раз в этой книге.

«На протяжении жизни ты ответственен за то, что ты сделал для себя близким» (Антуан Сент-Экзюпери).  Мне показалось, что именно этим руководствуется Лея Алон в своей жизни и в творчестве. В этой книге израильская журналистка и писатель Лея Алон неоднократно вспоминает и цитирует одного из своих любимых писателей. Именно этой цитаты нет в ее книге. Сент-Экзюпери и

мой любимый писатель, но благодаря Лее Алон у меня появилось желание узнать и прочесть

о нем больше. Также и описанные ею экскурсии существенно расширили мои знания об  однажды

увиденных мною местах Израиля – Иерусалим царя Давида, Цфат, Масада, кибуц. 

Лея Алон оживляет достопримечательности и камни, пустыню и родники, деревья и цветы,  

заполняя пространство запахами цветов, звуками и мудростью времени. «Мир вокруг словно

воспевает древность и молодость Земли обетованной...» (стр.52).

«Здесь, где землю не копнешь, выходит еврейское прошлое. Библия в землю вросла:

пластами в землю легли судьи, цари, пророки», – цитирует автор Юлия Марголина (стр. 57). Знакомое ощущение и один из аргументов для поддержки археологических раскопок и научных исследований.

Все и вся, о ком рассказала Лея Алон, незабываемо, благодаря литературному мастерству в сочетании с ее душевностью. Каждая история (глава, новелла, эссе) могут жить отдельно, но вместе служат одной идее автора, составляют целостность этой книги.

Илья Рубин прожил в Израиле всего десять месяцев. Стихотворение написано за

три месяца до смерти:

«...возвращение души к родному порогу» – это о поэте Илье Рубине, о понимании им

«бремени избранности»: «Догмат об избранности нашего народа – не архаизм, не пустой звук.

 Это непреложная составляющая биографии каждого еврея. Бремя избранности – тяжкое  бремя, но сбросить его нельзя. Даже если и возмечтает Израиль стать ближневосточной Голландией,

воскликнув однажды: «На что мне первородство?.. – ему не удастся это сделать. Разве окружена Голландия десятками миллионов врагов? Разве в Кишиневе и Белостоке погромщики кричали

"бей голландцев"? Разве граждан Голландии жгли в Освенциме?.. Разве слово “голландец“  

вызывает у других народов мира те же чувства, что слово “еврей“?.. Об Израиле можно было бы сказать, что он одинок, если бы с ним не было Бога» (стр.114). Мысль рано ушедшего поэта и писателя Ильи Рубина (1941 – 1977) по-прежнему актуальна и важна для понимания содержания новелл Леи Алон. Деревья на Аллее Праведников в мемориале Яд ва-Шем посажены в честь тех,

«кто рисковал жизнью, чтобы спасти гонимого, затравленного, преследуемого еврея.

«Должно быть, какое-то дерево хранит память о монахине Марии» (стр. 123). В

небольшом эссе необыкновенно тепло и трогательно описано, как Елизавета Юрьевна Скобцова (Пиленко)  всю жизнь шла к имени «Мать Мария». Талантливая поэтесса обладала огромным даром материнства, желанием помогать людям. Ее личная жизнь, два замужества, эмиграция (Париж), тяжелая работа, и особенно смерть дочки способствовали поиску смысла жизни. «Она выбрала

 вечность», приняла монашество. «Она не искала убежища от ветра и бурь, но шла навстречу человеческому горю, одиночеству, обездоленности. ...Дом призрения… в Париже, основанный матерью Марией, становится центром притяжения для тех, у кого нет пристанища. ...И у самой

матери Марии нет места, где преклонить голову. Она спит на полу. …Седьмого июня сорок второго года был объявлен приказ гитлеровской канцелярии, обязавшей евреев надеть желтую звезду.

Желтая звезда стала символом изгоя, отверженного, гонимого… Но не в глазах матери Марии:

Великий путь, а не беда (стр. 126).

Как известно, за укрытие или за помощь еврею грозила смерть. «Если бы мы были настоящими

христианами, мы бы все надели звезды», – писала мать Мария. В феврале сорок третьего года

арестовали ее единственного, последнего ребенка, сына, двадцатилетнего Юру, который разделял взгляды матери и гордился ею. Взяли соратника Марии, священника Дмитрия Клепинина. Если бы они отказались в дальнейшем помогать евреям, то их бы оставили жить. Арестовали мать Марию. «Все трое погибнут, разделив с евреями их участь». В марте 1945 года, в газовой камере

Равенсбрюка погибла мать Мария. Не менее трогательно описаны страницы жизни Януша Корчака. 

Я не знала, что он родился в еврейской семье, еврей, врач по образованию. Его детские впечатления

повлияли на его судьбу. Он становится воспитателем в детском доме. «Ему казалось, что боль

 о чужом горе родилась вместе с ним» (стр. 131). Благодаря Лее Алон видна духовная лестница этого необычного человека, стремящегося облегчить участь детей в детском доме, его талант общения с

ними, талант писателя. Дважды он посещал Израиль – в 1934 году. Друзья-поляки предложили Корчаку спасение. И немецкий офицер предложил свободу, но только ему, без детей. Он

отказался. Вместе со своими воспитанниками, покинув гетто, он пошел к вагону. 

В невероятных условиях Фрида Михельсон пережила Румбулу. В ноябре и декабре 1941 года в двух акциях были расстреляны тридцать восемь тысяч евреев в лесу под Ригой. Очень больная, в семьдесят два года, отправилась в США на суд свидетельницей гибели рижских евреев. Там ей удалось пережить покушение. «Это мой последний долг» (стр. 160).

В каждой новелле много действующих лиц, со многими Лея Алон знакома. Их судьбы волнуют

богатством и благородством души.  Оценка творчества людей искусства в этой книге многогранна, этому способствуют внимательное рассмотренные автором подробности, и цвет глаз, и окружающая

обстановка, и биографические данные –проникающий во все детали, в саму суть сочувствующий взгляд Леи Алон. А также ее интеллектуальный багаж, базирующийся на религиозной вере.

Конечно, по-разному сложились судьбы репатриантов, переживших Катастрофу. О некоторых

из них можно прочесть в этой книге. С волнением, удивлением и радостью читаешь обо всех. Вот, например, поэтессы Алла Айзеншарф, Зельда и Софья Шапошникова, врач и скульптор Мартин

Кизельштейн, преподаватель и переводчик Циля Клепфиш. С волнением (именно так!) читаешь о

трагедии совместного существования евреев с арабами. Об убитом террористами Мордехае Лапиде и его сыне. О поселении Гуш-Катиф – цветущем рае на песке, создаваемом на протяжении тридцати восьми лет и разрушенном по решению Израильского правительства за шесть дней! Больно – я

помню эти кадры по немецкому телевидению. «Мы потеряли веру в свое право на эту землю. Мы больше не видим в ней Землю обетованную, завещанную Богом, и с легкостью готовы расстаться с ней, оплаченной такой дорогой ценой» (стр. 386). «Мы не любим оглядываться на прошлое.

Еще не успевает осесть могильный холмик после очередного убийства, как мы спешим за стол переговоров, и автобусы вывозят из тюрем на свободу торжествующих врагов, а наши матери, потерявшие детей, плачут, подавляя боль и гнев от чувства своего бессилия.

Мир… Когда-то Давид, истинно еврейский царь, сказал: “Долго пребывала душа моя с

ненавидящими мир. Я мирен, но, только заговорю, они – к войне“ (Тегилим, 120:6–7).

Сегодня наш “партнер“ интеллигентен, с диссертацией в кармане, владеет несколькими языками, излучая восточное обаяние, но прежняя амалековская ненависть бьется в его сердце и в сердцах

тех, кого он представляет. И, предостерегая нас от забвения, наши мудрецы назвали уроки прошлого “уроками выживания“» (стр.409). О чем бы ни писала Лея Алон, все проникнуто духовными связями, эпизодами из ее собственной биографии. Например, она была знакома с Мариком Блюмом (Мордехай

Лапид), за которым «следило рижское КГБ. Он собрал вокруг себя группу сионистски настроенной молодежи». Письмо, которое он дал ей почитать (но Лея Алон тогда и не знала, что Марик Блюм его автор), она отвезла в Ленинград, чтобы люди узнали правду. «На каком-то этапе письмо попало в

КГБ», а Лея очутилась в «далеком целинном краю» (стр.172–3). На страницах книги читатель

действительно присутствует при рождении и созревании желания жить на своей земле.

«Жить – значит медленно рождаться. Было бы чересчур легко брать уже готовые души»

(Сент–Экзюпери, стр. 263). В этом ценность ее историй. И Лея Алон сама, и ее герои ощущали

эту потребность. Их убежденность вызывает глубокое уважение. И тем более не представимы трагедии гибели, выселения на своей земле! «Все это уже было. Нам постоянно обо всем напоминают Тора, Талмуд и другие наши источники. Мы живем между миром и войной и, околдованные словом “мир“, незаметно приближаемся к бездне» (стр. 264).

«Наедине с Иерусалимом» – оказалась увлекательной энциклопедией мудрости.

Каждая глава содержит высказывания раввинов, живших в давние времена, но их мудрость остается актуальной. В главе «Предостерегая от забвения» автор цитирует речь Шмуэля Йосефа Агнона,

произнесенную на церемонии вручения ему Нобелевской премии в 1966 году.

«Он говорил на иврите, показав всему миру, что древний язык вернулся к жизни, как и народ, судьбу которого он разделил в полной мере. Надо быть Агноном, чтобы так сказать о себе: “Сам же я в 

глазах своих незначителен и никогда не забывал сказанного Давидом: “Всевышний! Не заносилось сердце мое, и не были надменны глаза мои, и не домогался я того, что выше меня и для меня недостижимо. Я нахожу для себя опору лишь в том, что удостоился жить в стране, о которой Всевышний поклялся праотцам нашим, что отдаст ее нам...“» (стр. 381–2).

«Любить больно» – это высказывание из другой книги, из другой судьбы. Но как иначе описать

любовь вообще, и Леи Алон к Израилю, в частности?! Я вспомнила высказывание Сент-Экзюпери, давно прочитанное (на немецком): «О любви не думают. Любовь есть». Без волнения невозможно читать «Наедине с Иерусалимом», проникаешься историей, судьбами, искренностью слов

автора: «До приезда в Израиль я не молилась о Иерусалиме, но Иерусалим был в моей крови.

За его и нашу верность друг другу».