Чужие раненые строчки,
Чужая боль, чужой надрыв.
Всё незнакомо – от тире до точки
калифорнийский ветреный порыв.

Я ритм чужой поймать пытаюсь
в игрушечных домах.
Словами-зёрнами питаюсь,
как залетевший издалёка птах.

И только беглого щеночка,
которого не впустят в дом,
я понимаю от тире до точки,
надрывно думая о нём.

Такой этот древний, нездешний свет
с неба красного, горящего –
будто не было городов и нет –
лишь холмы, похожие на ящеров.
Такой этот выжженный жёлтый разбег.
Вдоль небес над дорогами
разговаривает сверхчеловек
с золотыми, древними богами.
Весь он солнцем воспет, храним,
и украшен древними легендами.
Вот земля. Над нею нимб
с золотыми выжженными лентами.

Но этот храм упал и мне на плечи.
Протодиакон, тяжело ступая, нёс
свой голос, от которого дрожали свечи
и оплывали восковою струйкой слёз.

В прозрачном городе не моего святого
Франциска, протодиакон в храме пел
огромным голосом родительского крова,
который только в этом храме уцелел.

Дай напиться земле, Боже.
Травяное горит ложе.
Птицы поют в небе тоже:
Дай напиться земле, Боже!

Красная женщина идёт в закат,
красное дерево горит над
землёй. Красный виноград
в рюмке – сладкий, опьяняющий яд.

Дай напиться стихам, Боже!
Ветер гуляет по коже,
красный ветер по белой коже
русских моих стихов.

И ещё была тишина
выжженного солнцем города,
где жила я, как будто одна,
с кем-то, знакомым смолоду,

с кем-то как быль и грусть,
или окно и вселенная.
Я уеду отсюда, но пусть –
пусть сегодня я будто пленная,

потому что рукой подать
до прапамяти дома отчего,
потому что рыдала мать
над своею блудною дочерью,

потому что сегодня брат
утешает меня разговорами,
потому что холмы горят
золотыми насквозь соборами.

Какие яблони цвели,
какие зрели апельсины –
далёкой, не моей земли, –
фруктовые, тяжёлые корзины!
И я сидела, радуясь в садах,
вдыхая чудное чужое лето,
ещё не отряхнув кирпичный прах
огромной улицы, лежащей где-то
за океаном и в моих глазах,
в усталости души и камня...
Но зрели яблоки в садах,
и небосклон объят был пламенем,
и виноград стекал вином янтарным,
калифорнийским жарким янтарём.