Skip navigation.
Home

Навигация

Связь времён 10 выпуск-КАНТ, Ирина

             Отчаянье Милевы Марич1

Цепочки формул не горят в огне,
А я сгораю, я – уже не я.
Как пленная мулатка на спине...
Как мул, несу я тяжесть бытия.

А мне пророчили, что отыщу я ключ
К великим тайнам. И воспламенён,
Ты говорил, что ты в мой ум влюблён,
Что он пытлив и дерзок, и могуч.

И вот теперь ропщу я, но служу
Бессмертному тебе – твоей свободе мысли,
Проникнув за запретную межу
Ведром воды на чьём-то коромысле.

И это превращение моё 
В трудягу-муравья из прежнего Атланта
Вонзает в мозг догадки остриё:
"А может, у меня и не было таланта?"

Мороз по коже. Облегчи мне муку,
Что это – бред безумия, скажи.
Не-то: "Да здравствуют учёные мужи!
Да сгинут женщины, влюблённые в науку!"

Убит талант. Убита битой быта.
За счастье прежнее заплачено с лихвой.
Ещё не позабыта, но избыта.
Живым остался только гений твой.

          ___________________

1. Милева Марич – первая жена Альберта Эйнштейна.



                        *  *  *
      
Красавицы всегда есть кто-то краше,
А умницы есть кто-нибудь умней,
Но никого на свете нет родней!
И в близости прожúтых вместе дней
Скрывается родство земное наше.

Без пламенных гипербол, без мечей
Крылатых слов, пронзивших чьи-то души,
Быть чьей-то много лучше, чем ничьей,
Влюблённой по краснеющие уши.

Испившая фиал страстей до дна,
Вступившая с собой в единоборство,
Отныне (к счастью!) я осуждена
На преданную дружбу и партнёрство.

Мы защищаем вместе этот кров,
Черешен чашу на столе у входа.
А кров нас защищает от ветров,
От бурь и гроз, от прихотей погоды.

Талантливее кто-то есть всегда.
Порой, восхищена чужой судьбою, 
Я знаю: всё равно моя звезда,
Мой жребий – быть с тобой 
и быть самой собою.


                          *  *  *

Я думаю, как свой закончить путь.
Доверить Богу выбор или нет,
Пока ещё свободно дышит грудь
И не угас в безумьи мысли свет.

Покуда дух, как тело, не зачах,
И не ослабло мысли напряженье,
Покуда греет маленький очаг
Любви, пока не скованы движенья.

Лекарства в сумке – ясный мне намёк,
Мол, близится туман исчезновенья.
Распухла сумка, истекает срок:
Года и месяцы, минуты и мгновенья.

Я тороплюсь хоть что-нибудь успеть.
Вот допишу – быть может, пригодится
Кому-нибудь. Мне хочется допеть
И домечтать, покуда песня длится.

Никак не бросить вязи этих слов:
Всё тянутся и тянутся, и вьются.
Ну что ж, ещё раз наломаю дров.
Дрова сгорят, а строки остаются.


                     *  *  *

Покуда тлеет уголёк последний,
Могу раздуть пылающий костёр.
Могу раскинуть праздничный шатёр,
Гирляндами украсить вход в передней.

Душа желает праздника, мой друг,
Но не желает подсказать какого.
Я догадалась: праздник – это слово,
А робкое молчание – недуг.

Мне не хватает песен и стихов.
Но не чужих, а тех, что сами льются
Из сердца, и ночами создаются,
Освобождая душу от оков.

Душа от потребления устала
И создавать сама всё время рвётся.
Но это как-то ей не удаётся:
То плохо получается, то мало.

И догорает слабый огонёк,
И на душе мистически тревожно.
Но всё-таки костёр раздуть возможно,
Пока последний тлеет уголёк.


                       *  *  *

Апрельский день избавил от оков
Уныния – цветеньем, ароматом.
Весёлый снегопад из лепестков
И ветерок, играющий с закатом.

Садится солнце, но взлетает дух,
Стремится ввысь, из пепла восстающий, 
Как юный Феникс, и любой недуг
Сдаётся – и текущий, и грядущий.

Не сохранить и не запечатлеть
Миг вдохновенья в отблесках закатных,
Но можно испытать его успеть
В числе других мгновений безвозвратных.

Лиловое и белое цветенье – 
До облаков, а ниже – жёлтый ряд
Кустов. Кто создал это наважденье,
Из лепестков весёлый снегопад?

Любуюсь я восточною сосной
И голубою елью за оградой,
Платановой аллеею – отрадой 
Души, согретой солнечной весной.


             О портрете Мадам Рекамье

                 Она лежала на античном и ампирном…
                                                   Вера Рубинштейн

Кушетка, а на ней аристократка – 
Секс-визуально, а меня волнует схватка
Причуд художника и светской львицы,
Шатобриановской царицы.
Волнует незаконченность портрета.
Красавице, видать, плевать на это: 
Она закажет новый у Жерара,
Такой, что позавидует Каррара
Блистательному мрамору телес.
И пожалеет, что вселился бес
В него внезапно, Жак Луи Давид,
Увидев плечи, грудь, весь этот вид.
Ответил он капризом на каприз –
И вот другой сорвал прекрасный приз.
Но есть особый вкус и в гордости, и в риске.
Не зря он отказал строптивой одалиске.


                     *  *  *

Всё могло бы сложиться лучше.
Всё могло бы сложиться хуже.
За углом поджидал случай
В бурю, в жару и в стужу.

Разил стрелой Купидона,
Ставил капкан тайный.
И радость была бездонной,
И горечь была бескрайней.

Недопето и недопито
Столько – не перескажешь.
Не служившая мне свита –
Сотнями экипажей.

Где мои золотые дали,
Поднебесье и всё, что над?
Но с другой стороны медали:
Не попали в кромешный ад.

Двери наглухо. Ухо глухо.
И не знаю, к кому взывать.
Где б достать сокровища духа,
Чтобы было что раздавать?


                  *  *  *

Что за странное виденье
Блеск мечей из темноты?
Это демоны сомненья
Бьются с ангелом мечты.

Подводя свои итоги, 
Я растерянно стою,
Не в саду, не у дороги,
А на самом на краю.

Там внизу – крутые скалы,
Волны пенятся на дне.
И от пропасти оскала
Вдруг мурашки по спине.

Там вверху – туман смеётся.
Та же пропасть, но без дна.
Только верить остаётся, 
Что за тучами – луна.

Я застыла без движенья.
Ни лучины, ни луча.
А вокруг идёт сраженье:
Искрой света блеск меча.