Skip navigation.
Home

Навигация

2016-Роберт ФРОСТ в переводе Лианы АЛАВЕРДОВОЙ



Роберт Ли Фрост (англ. Robert Lee Frost) (1874 – 1963) – один из крупнейших поэтов в истории США, четырежды лауреат Пулитцеровской премии. Внешней канвой стихов Фроста на протяжении всего его творческого пути оставались сельские реалии Новой Англии. Поэт рисует жителей сельской местности за повседневными занятиями, которые в его трактовке приобретают глубокую философскую подоплёку («Mowing»). Его излюбленный лирический герой – фермер из Нью-Хэмпшира. Все эти черты в полной мере проявились во втором сборнике «North of Boston» (1914), многие стихотворения из которого стали хрестоматийными и подлежат обязательному изучению в американских школах (напр., «Mending Wall»). В зрелые годы Фрост часто обращается к форме сонета, на первый план выступают мотивы безысходного одиночества и отчужденности («Acquainted with the Night»). Стихи позднего Фроста насыщены метафизическим подтекстом («Directive») и прямыми библейскими аллюзиями («Never Again Would Birds' Song Be The Same»). Последний сборник стихов поэта – «In the Clearing» – появился в 1962 г. В том же году Фрост посетил СССР, где состоялась его встреча с Анной Ахматовой, она прочла ему своё новое стихотворение «Последняя роза» с эпиграфом из Бродского. Основная часть стихотворного наследия поэта обыгрывает тему отношений человека с вечной природой, которая предстает у Фроста принципиально непостижимой и чуждой человеку, а нередко таит в себе имманентную угрозу («Stopping By Woods On A Snowy Evening» – самое хрестоматийное стихотворение американской поэзии XX в.) Результаты человеческой деятельности теряются в беспредельности и бессмысленности окружающего мира («The Wood-Pile», «The Most of It»). Эпизоды повседневной человеческой деятельности неизменно получают у него многослойное философско-метафизическое осмысление («After Apple-Picking», «Birches»). Продолжая браунинговскую традицию драматического монолога, Фрост вводит в оборот стихотворные диалоги, наполненные разговорными интонациями и тонким психологизмом («The Black Cottage», «Home Burial» – предмет эссе Бродского). В своей нобелевской лекции Бродский назвал Фроста одним из пяти поэтов, наиболее повлиявших на его творчество.


Stopping By Woods On A Snowy Evening 
Остановка в лесу снежным вечером

Возможно знаю, чей тот лес. 
Чей дом в деревне, но не здесь. 
Ему не увидать меня,
а лес засыпан снегом весь.

Недоумение коня:
ни дома рядом, ни плетня.
Темнейший вечер за весь год.
Тут лес – там озера броня.

И бубенцами конь трясет.
Как вопрошает: в чем просчет?
Но нарушает тишину
лишь ветерок, что снег метет.

Пойти бы в чащу, в глубину.
но ждут дела, не отдохну. 
И долог путь, пока усну.
И долог путь, пока усну. 


          Patch Of Old Snow
     Лоскуток грязного снега

Грязный снег в уголке приютился.
Догадаться б я мог:
превращенный в газету дождем –
припечатан снежок. 

В черных крапинках сажи
мелким шрифтом печать
с новостями о дне позабытом, 
если их прочитать. 

               Birches
               Березы
Когда я вижу, что на темном фоне
других дерев склоняются березы,
мне думается, что мальчишка некий
сгибает их, однако ненадолго.
Недвижны ветви после снегопада.
Напротив же, морозным ясным утром,
обледенев, бюют друг об друга ветки, 
эмаль сдирая, возвращая краски.
А вскоре солнце ракушек хрустальных
своим теплом насыплет к их подножью,
как будто горы битого стекла
с небесных куполов на нас упали.
И к папоротникам выцветшим, сухим 
березы клонятся, хребты не преломляя.
Ведь если подолгу они стояли
согнувшись, им уже не распрямиться.
Возможно, вы видали их стволы
согбенные, а листья – до земли,
как девушек коленопреклоненных,
простоволосых, сушащих под солнцем
власы свои, что по ветру струятся.
Хотел сказать иное. Правда жизни
Вмешалась деловито, о ненастье
заставив рассказать. Однако я
могу ль хотя б теперь быть поэтичным?
Я предпочел бы, чтоб не груз ледовый –
чтоб их согнул мальчишка-пастушок,
спешащий то к коровам, то от оных
вдали от города с его бейсболом,
кто мог играть и летом, и зимой,
играть один, где б он ни очутился.
Отцовские березы он согнул,
на них раскачиваясь многократно,
переупрямил жесткость их стволов,
кривыми, покоренными оставив.
Не видно ни одной прямой березы.
Постиг он все, что мыслимо узнать
по поводу процесса восхожденья,
стараясь равновесье сохранить
до верха самого, взбираясь осторожно,
Как будто чашу полнил до краев
и даже сверх краев определенных.
Прыжок вперед ногами, дерзкий, хлесткий,
Сквозь воздух пробивая путь к земле.
Когда-то я качался на березах.
Мечтаю возвратиться к дням былым,
особенно уставшим от сомнений,
как будто я в лесу непроходимом:
то жжет лицо оборванная сеть
паучья, то слезится глаз, который
открытым был, когда задела ветка.
Хотелось бы уйти с земли на время,
затем вернуться и начать все снова.
Нет, пусть меня судьба поймет как надо
и просьбу выполнит наполовину.
Возьмет, но без возврата. Лишь земля
Пригодна для любви, и я не знаю,
где было б лучше. Может, лишь береза
дает нам путь иной. Влезть на нее
по веткам черным, белому стволу
и к небу. Ствол березы изнеможет,
склонит главу, меня внизу оставив.
Уйти и возвратиться – хорошо. 
Бывают и зазорнее занятья,
Чем на березах просто так качаться.


          An Old Man’s Winter Night
              Зимняя ночь старика

Все, что вне дома, мрачно на него
глядело сквозь промерзшее окно
в пустые комнаты с отдельных звезд.
И это взгляд вернуть мешала лампа,
которую старик держал в руках,
к лицу приблизив. И не мог он вспомнить,
что позабыл он в комнате скрипучей.
Так в окруженьи бочек он стоял.
Был топотом его подвал напуган:
туда, потом обратно. Даже ночь
напугана была. Она привыкла
к иным шумам: хруст веток, гул деревьев,
а не к ударам, словно по коробке.
Он только смог что осветить себя,
сидеть и думать о своих заботах.
Уютный свет, что вскорости погас.
Старик подумал, что он пробудился
из-за луны неполной. Ну не станет
же солнце в этом случае винить.
На крыше снег, а вдоль стены – сосульки.
И он заснул. Был, впрочем, потревожен
бревном, внезапно грохнувшим в печи.
Подвинулся и задышал полегче,
спать продолжая. Нет, один старик,
один мужчина не заполнит дома,
ни фермы, ни деревни, разве только 
течение протяжной зимней ночи.