«ПРОЗРЕНЬЕ – И ЯСНОСТЬ…»

                                                             К 80-летию со дня рождения Вадима Крейда

       В истории современной литературы мы праздновали множество юбилеев, каждый из которых по-своему значительный, ибо важно, чтобы имя писателя и его творчество остались не только в учебниках, но и в сердцах читателей. За каждой изданной книгой писателя – его жизнь, полная труда, поисков, раздумий, творческих взлетов и периоды долгого и трудного молчания. «Художник в творчестве озаряет свою собственную душу – в этом наслаждение творчеством. Знакомясь с художественным произведением, мы узнаем душу художника…», – писал Валерий Брюсов в 1902 г. в «Мире искусства». Личность творца, его душа, неизбежно отражается в его произведениях, будь то роман, картина, скульптура или стихотворение. И, всё-таки, как часто задумывается читатель о личности писателя, о его творческом пути? Нет, не о броских подробностях личной жизни, а о долгих поисках себя, бессонных ночах, сомнениях и просветлениях. 10 сентября этого года Вадиму Прокопьевичу Крейду, поэту, писателю, литературоведу исполняется 80 лет. Итак, кто же он, наш юбиляр, посвятивший всю свою жизнь творчеству поэтов и писателей Серебряного века и первой волны эмиграции?

       С приходом в литературу новых имен забываются и уходят в небытие имена предшественников, их творчество и порой их нелегкие судьбы. Как мало знали мы в России о судьбах писателей, поэтов и деятелей искусства первой волны эмиграции. В России эта литература долгое время была под запретом. За рубежом эмигранты спорили о самой возможности выживания эмигрантской словесности. По замыслу своему она была литературой свободной, бесцензурной, богатой именами, забытыми на родине, так как эмигрантские писатели не приняли советский строй не только как политический и общественный, но, как и строй, разрушающий духовные ценности. Вот такие огромные пласты эмигрантской литературы и задумал поднять Вадим Крейд, так как, по его словам, «Эмиграция, как умела, оберегала и сохраняла духовные ценности, которые в Советской стране были запрещены и преследовались».

       Биография Вадима Крейда похожа на биографии многих его современников. Родился он в городе Нерчинск, Читинской области в семье врача. Предки его жили в Сибири, но детство мальчика прошло в Казахстане. Вот что говорит сам Вадим Прокопьевич о своих предках в интервью с Валерием Сандлером, данным им в 2010 году: «Я сибиряк в пятом поколении. Моего прапрадеда сослали туда по этапу. Вдовец, он шел через всю Россию пешком, ведя за руку маленького сына, моего прадеда. Жизнь в Нерчинске помню неплохо, хотя наша семья, когда мне было четыре года, оттуда переехала в Читу». Из Читы маленький Вадим переезжает с мамой в Акмолинск, где жила ее родная сестра, а позже в Алма-Ату, где мама получила работу врача.

       Рос он наблюдательным, любознательным и чутким ребенком – к природе, к ее звукам, к промелькнувшим теням и шорохам. 

                В тишине непривычно четкой

       Были в его детстве и моменты прозрения, видения прошлого и будущего, обостренное чувство настоящего, дар читать «чужие чувства»: 

               Сознанью явлен дар  

               читать чужие чувства… 

       Позже в своих стихах он писал: «Прозренье – / И ясность светилася детством / И пела, и пела…». А потом была «война, насилье, нищета, / сорок второй, Сибирь, Чита» и доброта бабушки, отдававшей последний кусок хлеба голодному чужому ребенку. Вадим скуп на слова о своем детстве, но есть стихи, и там – правда, видения прошлого, наблюдения ребенка:

                У водокачки зеленеет лед,

       После окончания школы Вадим едет в Ленинград для поступления в университет. Первое впечатление о городе было такое, будто бы только вчера оттуда уехал – все казалось странно знакомым – дома, улицы, мосты. Позже, в первый сборник его стихов «Восьмигранник» (1986 г.), в раздел «Питерские восьмистишия» вошла серия стихотворений, посвященных Питеру. Он часто бродит один или с новыми друзьями по широким питерским улицам, по аллеям парков и садов. 

       Вадим Крейд проходит по конкурсу и поступает на филологический факультет Ленинградского университета. Это было трудное, опасное и интересное время для молодых русских литераторов, когда «среди примет предметности пустой / носился дух поэзии простой» (В.К.) Появляется первое осознание причастности к литературе – это было начало его литературного пути – 1956 год. Поэт становится на путь поиска своей Истины, сути и смысла жизни, и творчества («я везде только гость, но висит надо мной смысл творенья»), тот путь, на который встали многие его друзья по перу:

       Отправной точкой нахождения своего «узкого пути» было знакомство с поэтами, художниками, писателями нонкомформистами, теми, чьи взгляды противоречили существующим нормам советской власти. Знакомство с представителями нового, не одобренного властями течения, стала отправной точкой его творчества. В то время Вадим Крейденков (это его настоящая фамилия) писал много стихов, но больше в стол, печататься было негде и практически невозможно, хотя самое первое его стихотворение, навеянное красотой тянь-шаньских гор, появилась в местной алма-атинской газете, практически на следующий день после отправки стихотворения в редакцию. 

       Студенческие годы были особенно примечательными – сборы на квартирах друзей и просто знакомых – встречи, новые знакомства, дружба с Борисом Ивановым, Владленом Гаврильчиком, Ридом Грачевым, Мих. Красильниковым, Владимиром Уфляндом, Михаилом Ереминым, и многими другими поэтами и художниками. Позднее приходили и не имевшие никакого отношения к филфаку Иосиф Бродский и Глеб Горбовский. 

       В это же время зарождается интерес к индийской философии, который потом выливается в более глубокий интерес и подробное ее изучение. Поиск «искры истины» станет его внутренней целью.

       Годы учебы были насыщенными и напряженными – духовный рост, скитания, постоянные размышления о смысле жизни, о будущем, поиск себя, знакомство с новой запрещенной литературой. 

       Впервые в Ленинградской публичной библиотеке Вадим Крейд натолкнулся на антологию «Русская поэзия ХХ века» И.С. Ежова и Е. И. Шамурина, изданную в 1924 году. Каким образом эта антология не была изъята из библиотеки как запрещенная литература, остается загадкой, так как в ней были имена Гумилева и других акмеистов, а главное – стихи поэтов-эмигрантов, навсегда покинувших Россию в начале 20-х годов. Там же произошло и первое знакомство с поэзией Георгия Иванова. Сам Вадим сказал об этом в интервью со мною: «Это, на мой взгляд, лучшая антология советского времени. В ней – большая подборка стихов Георгия Иванова. Она была его последней прижизненной публикацией в России. Неизвестно, узнал ли Георгий Иванов когда-нибудь об этой публикации. Стихи в антологии были собраны из его ранних сборников. Стихи эти, за малым исключением, к числу лучших не отнесешь, выбор авторов антологии спорный. Но меня очаровала музыка поэзии Георгия Иванова.  А также то свойство, которое акмеисты называли “прекрасной ясностью”. Было еще одно качество, которое я там уловил. И позднее, когда познакомился со всеми его ранними сборниками, это я понял как особенность, которую назвал бы “светопись”». Ту же самую «светопись» отмечал в стихах Георгия Иванова и литературный критик первой волны эмиграции Юрий Мандельштам, который тоже увидел в его стихах «таинственный свет»: «Странная вещь поэзия – в момент, казалось бы, полного отказа от просветления она вдруг засияет самым ярким и таинственным светом, залогом полного освобождения и преображения». 

       После окончания университета в 1960 году он мог устроиться по специальности журналистом, но не хотел никакой работы, связанной с советской идеологией. За все время удается ему напечатать только три небольшие рецензии в «Новом мире», «Юности» и в «Мире книг». Вадим Крейд работал слесарем на заводе, электриком, электромехаником, плавал на лихтере по северным рекам и на шаланде в Финском заливе. Года полтора работал редактором в издательстве Эрмитажа. Работа шкипера давала больше свободы – была в этом даже какая-то романтика – темные воды Финского залива, небо, усыпанное яркими звездами, сливающиеся за горизонтом в одну синюю массу другого таинственного, непостижимого мира:

       Часто приходят мысли о прошлом, и тогда он садится за стол и пишет стихи, нет, не для печати, пока в стол… Не хватает ему в большом душном городе простора деревенской природы, запаха трав, хруста валежника в «березняке», «гроздьев прибрежных рябин». Душа странствует там, «где цветет голубеющий лён», «за горизонт наивная стремится – сквозь дымы города…».

       Там, за горизонтом, он видел другую жизнь, свободную от советской цензуры. Вадим становится внутренним эмигрантом. В канун Нового 1971 года 34-летний Вадим Крейд решает покинуть Россию с женой и малолетним сыном. «В университет я поступал в неполных восемнадцать лет, слабо представляя, чем всё обернется в будущем. Но, к счастью, довольно рано понял, что не смогу идеологически сотрудничать с советской властью, я был для нее человеком совершенно чужим. Понять это мне помогла царившая на филфаке атмосфера вольного духа», – так вспоминает о причинах решения уехать сам Вадим Крейд. 

       Он подает первое заявление на выезд и получает отказ – за ним последовало еще девять таких заявлений и девять отказов. Так он попадает в категорию «отказников». Находиться в стране нет никакой возможности – семья практически голодает. КГБ следует по пятам – личные угрозы, обыски на улице и в квартире учащаются, на работу нигде не берут, ни слесарем, ни дворником, а если и удается устроиться, то скоро увольняют после очередного вмешательства властей. И только на десятый раз, благодаря упорству и настойчивости, он получает разрешение на выезд. Это был уже 1973 год.

       Поэт попадает в Италию, где проводит ровно 100 дней. В Италии появляются новые друзья, завязываются интересные знакомства с итальянскими славистами.  После приезда в Нью-Йорк – первое знакомство с городом, первые ощущения нового, незнакомого мира: 

       Для Вадима Крейда – литература, прежде всего, духовное творчество, а не писание по заказу. Приобретая свободу, он полностью отдается творчеству. Первый шаг Вадима Крейда, как историка литературы, – Нью-йоркская Публичная Библиотека, где он наталкивается на первые издания стихов Георгия Иванова, «Портрет без сходства», «Отплытие на остров Цитеру» и «Розы». Богатства библиотечного фонда изданиями русских поэтов и писателей, запрещенных в России, наводят на мысль дать новую жизнь забытым именам. «Когда мы говорим об истории литературы, важно и то, что были писатели-одиночки, и то, что жили и творили, сколько бы мало их ни было, писатели, формировавшие литературный процесс, серию таких субъективных открытий, значимость которых становилась вполне объективной и общей», – писал В. Крейд в предисловии к книге «Дальние берега. Портреты писателей эмиграции» (М: «Республика, 1994 г.)

       Здесь же в библиотеке он познакомился и с «Новым Журналом», главным редактором которого был тогда Роман Гуль. В феврале 1973 года Вадим Прокопьевич отправляется в редакцию «Нового Журнала», чтобы оставить там подборку своих стихов, но попадает в квартиру Романа Гуля, который жил в том же доме, где находилась редакция журнала. 

       Встреча была памятная, главный редактор журнала расспрашивал в основном о России. Роман Гуль показался Вадиму человеком непроницаемым: «Как бы играл он под такого пензенского мужичка, ум живой, хотя тогда ему было лет 70, живое любопытство и острый, всепонимающий взгляд. Чувствовалась и личность, и большой жизненный опыт. Его характер очень узнается в его переписке с Георгием Ивановым. Эту переписку он и напечатал в “Новом Журнале”», – рассказывает Вадим Крейд. В мартовском номере журнала за тот же 1973 год появились его стихи – первая публикация в эмиграции. 

       Чтение эмигрантской литературы полностью поглощает его свободное время. Зарождаются мысли о создании книг о несправедливо забытых или мало известных авторов и их произведениях, так как до этого были, по словам В. Крейда, «сделаны пока только робкие попытки написать историю этой литературы» («Другие берега»). И далее там же он пишет:  «Здесь историк литературы заново должен прокладывать дороги, осмысливать огромное творческое наследие и обрабатывать залежи исторического материала». Он начал собирать архивные материалы о поэтах Серебряного века и первой волны эмиграции, которые его особенно увлекли, в частности, своего любимого поэта – Георгия Иванова. Его полную биографию он выпустил в популярной серии «Жизнь замечательных людей». 

       Вторым поэтом, творчество которого глубоко заинтересовало Вадима Крейда – стал Николай Гумилев. Одна из книг о нем – «Николай Гумилев в воспоминаниях современников» вышла в эмигрантском издательстве Александра Глезера «Третья волна» и через несколько лет была переиздана в России. 

       Увлекся он и судьбой Константина Бальмонта, который больше двадцати лет после отъезда из России жил во Франции. Так сложилась судьба, что там, в Париже, он был почти не известен, о нем забыли. «У такого большого поэта, как Константин Бальмонт, которому столь многие подражали или следовали до революции, в диаспоре последователей не оказалось» (В.К.). Крейд начал собирать архивные материалы, разбирать газетные подшивки, в поисках «французских» стихов Бальмонта. В конечном итоге в свет появилась отдельная книга сочинений Бальмонта с предисловием Вадима Крейда. 

       Другая интересная история – это Александр Кондратьев, поэт и прозаик Серебряного века, приятель Николая Гумилева, друг Александра Блока, ученик Иннокентия Анненского. Вадим Прокопьевич находит дочь Кондратьева, разыскивает его неизданные архивы, стихи. Как результат – еще одна книга, еще одно открытие, еще одна судьба забытого поэта и прозаика. 

       Следующей темой исследования был прозаик, автор последнего романа Серебряного века, Алексей Скалдин. В своей книге «Встречи с Серебряным веком» Вадим Крейд указывает на то, что хронологические границы Серебряного века прослеживаются четко, хотя об этом было много споров. Начало Серебряного века совпадает по времени с восшествием на престол Николая II и заканчивается Октябрьской революцией. Роман Скалдина «Странствия и приключения Никодима Старшего» вышел в дни Октября, вот почему эту книгу и следует назвать последним романом Серебряного века. Представляя читателям свою находку, В. Крейд пишет: «Не удивительно ли, что один из самых ярких романов XX века более 70 лет остается практически не прочитанным, а его автор предан забвению? Именно такая судьба постигла книгу А. Скалдина – необыкновенную уже по тому, что она представляет собой эпилог всей русской дореволюционной прозы. Этот роман увлекателен, мистичен, независим от литературных традиций, глубок, артистичен и сверх всего это последний шаг прозы Серебряного века, последняя ее вершина». 

       Но все эти и многие другие книги, вышли позже, а пока нужно было найти работу, и он устраивается переводчиком в «Новое Русское Слово», где главным редактором в то время был Андрей Седых. Весной 1974 года ему повезло – приняли в Колумбийский университет преподавателем на летнюю сессию. Это была его первая настоящая работа в Америке, а потом последовали другие университеты: Квинс колледж, где он преподавал русский язык и литературу (после Вадима Крейда эту позицию занимал Евгений Евтушенко), затем – калифорнийский университет Дэйвис. Там же в Дэйвисе он стал аспирантом на философском факультете, где собирался защитить докторскую диссертацию.  

       Вскоре Вадим переезжает с женой в Монтерей, где он находит преподавательскую работу. Диссертацию защищает, уже находясь в Мичигане. Там же преподавал Бродский и учился Лосев. В 1983 году Вадим Крейд получает работу в Гарварде. Последние 17 лет до ухода на пенсию Вадим Прокопьевич преподавал в университете г. Айова-сити, в штате Айова. 

       В 1995 году ему предложили работу главного редактора в «Новом Журнале», где он и проработал 10 лет, с 1995 по 2005 год. Это время было одно из самых плодотворных в его жизни. Он сам интенсивно занимается творчеством – пишет стихи, книги, составляет антологии, переписывается с авторами, много работает над журналом, стараясь сохранить традиции Романа Гуля. 

       В 2005 году умирает от рака жена – верная все эти трудные годы спутница. После ее смерти Вадим Прокопьевич публикует свою книгу о Георгии Иванове из серии «Жизнь замечательных людей» и полностью отходит от литературы, много путешествует по странам Юго-восточной Азии, живет в Индии и Индонезии.

       За годы жизни в эмиграции у него вышли четыре сборника стихов «Восьмигранник» (1986), «Зеленое окно» (1987), «Квартал за поворотом» (1991) и «Единорог» (1993) и более 40 книг, включая антологии «Ковчег», «Вернуться в Россию стихами», «Поэты парижской ноты», «Русские поэты Китая», «Духовная лирика русских поэтов», «Русские поэты Америки» (2016), «Словарь поэтов русского Зарубежья», «Петербургский период Георгия Иванова» и многие другие. Газетой «Книжное обозрение» был сделан рейтинг современной интеллектуальной литературы. Его книги «Вернуться в Россию стихами» и «Воспоминания о Серебряном веке» заняли первое место.

       Для Вадима Крейда литература, прежде всего, духовное творчество, а не писание по заказу. Приобретая свободу, он полностью отдается этому творчеству. Поэзия его имеет как бы «двойное дно». Именно в это время, с приездом на Запад, в поэзии Крейда появляются метафизические нотки, поиск той самой тайны, о которой писал когда-то В. Брюсов, спрятанной еще где-то в утреннем тумане, в тайном дыхании природы, в звуках ее тишины – «истина веет – и строже и реже – в утреннем воздухе… где-то на дне».

       Работая над своими книгами и антологиями, Вадим Прокопьевич одновременно пишет стихи, следуя заветам литературного критика первой волны эмиграции Георгия Адамовича, который так определил сущность поэзии: «В чем смысл поэзии? Чем настойчивее и упорнее об этом думаешь, тем неотвратимее втягиваешься в области почти метафизические». И далее он говорит о том, что поэзия должна «служить единственно важному человеческому делу: одухотворению бытия, тому торжеству духа, которое, может быть, и свершится в далеких будущих веках…». Поиск «чудес» и «ясности», просветленного мгновения, блаженства познания вселенной и стремление к духовному росту – вот смысл жизни и поэзии Вадима Крейда.  Но настоящее прозрение приходит позже, в понимании и ощущении музыки и тайны – жизни и смерти:

       Стихи его – философского направления – по духу и музыкальности являются как бы продолжением линии Серебряного века и определяются собственным духовным познанием. Его поэзия – это эмоционально-сознательный замысел, когда лирический герой не только наблюдает жизнь, но и осмысляет ее в свете своего духовного опыта, цель которого – свет, блаженство, бессмертие. 

       По сути своей, по духу, по философскому восприятию мира, его можно поставить в одну линию с таким замечательным и незаслуженно забытым поэтом, как Павел Булыгин. Оба поэта искали своей Истины, Ясности и Тишины. 

         В. Крейд

       Они искали своего Бога в этом мировом Молчании, а всякий человек, ищущий духовную цель жизни, как конечный итог, видит ее преображение. Возможно, Павел Булыгин, прошедший через невероятные страдания, потери, просто хотел обрести покой («но эти шорохи беззвучности предвечной!), заглянуть за границы времени и почувствовать божественную силу молчания. 

   П. Булыгин

       Лирический герой поэзии Вадима Крейда, искал не только уединения, но и счастья, гармонии души, слияния с вечностью, духовного умиротворения.

В. Крейд

       Иван Булыгин был теософом, корни восприятия мира Вадима Крейда идут дальше и глубже, в индийскую философию Патанжали и Шанкары, которые проповедовали единение живого духа с Богом, обретение состояния просветления.

       И хотя у Булыгина природа экзотическая (он долгое время жил в Абиссинии), а у Крейда она спокойная, северная, обоих поэтов объединяет глубина ее осмысления, а не просто ее созерцание, поиск в этих пейзажных зарисовках покоя и умиротворения. Чистота мышления, чуткое видение мира, стремление слиться с природой, почувствовать и воспринять ее в покое и тишине мироздания ставит их поэзию «над жизнью, всё в себя вобрав, всё претворив, а не в стороне от жизни…» (Г. Адамович). Пейзажи Крейда – это небольшие, выписанные в пастельных тонах акварели, где сам поэт присутствует в них как художник, который проникает взглядом глубже и выше увиденного пейзажа. Внутреннее, свое видение мира, природы, слияние с ней – всё это придает поэзии В. Крейда новый поэтический «трепет». 

       Его стихи фрагментарно автобиографичны, но мы ощущаем в них поиск духовного познания «вечной сути», обращение к Богу и Вечности. 

       Ивановский свет приобрел новый оттенок в стихах Вадима Крейда. Вот отрывок из глубоко философского стихотворения, когда, всматриваясь в темноту, вникая в нее, он видит тот таинственный «ивановский» свет:

       Душевность, духовность и лиризм – три основных компонента его поэзии. У каждого поэта должна быть своя поэтическая тема – в сборниках Вадима Крейда она прослеживается до конца. Для поэта, как правило, жизнь и поэзия сливаются воедино, в одно дыхание и стремление, т. е. цель жизни и творчества – едины. Вот что писал об этом Райнер-Мария Рильке: «Я не хочу отделять искусство от жизни; я знаю, что во всякое время и при любых обстоятельствах, у них один и тот же смысл». Цель жизни поэта Вадима Крейда – стремление к познанию глубинной философии бытия – воплотилась в его творчестве, и тогда в минуты особого напряженного творчества в поэзии его, как и в жизни, наступают: чистое прозрение, ощущение нереального бытия и «ощущение и ожидания чуда».

       Валерий Брюсов в точности определил тот момент в жизни писателя, когда начинается его творческий процесс: «Искусство начинается в тот миг, когда художник пытается уяснить себе свои тайные, смутные чувствования. Где нет уяснения, нет творчества, где нет этой тайности в чувстве – нет искусства» («Мир искусства», 1902). 

       Творчество – всегда откровение, больше личности самого творца. Познакомившись не только с произведениями, но и с самим Вадимом Прокопьевичем, понимаешь, насколько глубока и интересна его личность, его знания мировой литературы, философии, культуры. Все эти личные качества нашли отражение в его произведениях. Читая его книги, статьи, стихи, мы узнаем, насколько богат внутренний мир поэта. Сам Вадим Крейд сказал о творчестве так: «Истинное творчество – самооправдано и значимо, поскольку привнесло в мир нечто новое, ранее не бывшее. Сам факт состоявшегося творчества – уже драгоценность». Творчество и жизнь Вадима Прокопьевича Крейда состоялись. И мы от души поздравляем его с 80-летием и желаем дальнейших чистых, светлых, ничем не омраченных, долгих лет жизни!

                                                                                                          Елена ДУБРОВИНА, Филадельфия