Евгений Дубнов (1949 – 2019)  родился 2 ноября 1949 года, в Таллине, Эстония (Эстонская ССР в составе бывшего СССР); жил в Риге, Латвия (Латвийская ССР в составе бывшего СССР). Учился в московском университете им. М. В. Ломоносова, продолжал образование в университете имени Бар-Илана (Рамат-Ган, Израиль) и в Лондонском университете, где окончил факультеты психологии и английской литературы. Готовил к защите диссертацию по английской литературе. В 1971 году репатриировался в Израиль. Отслужив в армии, в 1975 году отправился учиться в Великобританию, в Лондонский университет. Окончив университет, но не завершив диссертацию, вернулся в Израиль, жил в Иерусалиме и преподавал английский язык в основанной им школе Amber College. Трижды (1972, 1974, 1999) был стипендиатом фонда президента Израиля и дважды (1975, 2001) – Тель-Авивского фонда искусства и литературы. Был членом-основателем Федерации израильских писателей (1974), входил в союзы русскоязычных и англоязычных писателей Израиля.

       Эти сухие строки я нашла в Википедии. Включаю эту официальную информацию, несмотря на то что биография Евгения Дубнова, хоть и кратко, знакома читателям «Связи времён», Евгений Дубнов публиковался несколько лет.

      Хвалил издание, ему нравилось, как отобраны и выстроены его публикации в альманахе, увидев, что в последней строчке стихотворения пропущено слово, винил себя: сам виноват, не проверил. Стихи присылал всегда по собственной инициативе, обычно предупреждая: через пару дней пошлю вам стихи. Прислал свою новую книгу, 

двуязычный сборник стихов "Тысячелетние минуты"/The Thousand-Year Minutes, вышедший в Англии в издательстве Shoestring Press. Однажды обратился с такой просьбой: 

«Прочел "Поцелуй смерти" Юры Милославского, ссылку на которого вы дали. Мы с ним дружили в Израиле в 1970-ых, а потом я уехал в Англию, а он в Америку. Умный и талантливый. Не подскажете, как я могу с ним связаться?».

      Я просила его написать воспоминания, он отнекивался, объясняя свои отказы большой занятостью.

       Осталась фейсбучная письменная беседа. К сожалению, последняя. Привожу окончание диалога дословно, в оригинальном виде: 

- Я уже много лет литературоведением не занимаюсь, Рая, а сейчас тем более, потому что готовлю третий русскоязычный сборник стихов. Кроме того, прозу пишу только на английском (пару лет тому назад у меня вышла англ. автобиография в амер. и брит. ун-тах, и сейчас я пишу второй том: финансовая ситуация, с тех пор, как я вышел из академических рамок, очень поджимает). 

- Только рассказы.

Я могу написать о моих встречах с Бродским. Он мне подарил и подписал 2 своих сборника.

- Нормально. Я был на 10 лет моложе и ему не соперник. Он скорее опекал меня. Но это были только неск. довольно непродолжительных встреч в Лондоне.

М. б. действительно к след. номеру напишу вам о своих контактах с Корнеем Чуковским и Давидом Бурлюком (мальчиком) и Бродским (юношей). Страниц 10.

- Живых никого крупных русских не знаю.

Я вообще не люблю тусовок. Мои друзья – англо-американские поэты.

Я так лучше себя чувствую.

- Бродский спас меня своим советом, мимоходным. Я 

думаю, что его совет спас мне жизнь.

- Представляю. Он же был умнющий.

- Он был многозначным. Да. очень умным, и реалистичным. Мог быть грубым и высокомерным, но не подлым. По крайней мере я в нем почувствовал доброту.

- В след. номер. Это интересная история.

- Напишу вам о троих: Чуковском, Бурлюке и Бродском, через год.

- Договорились!

- P.S. Если вам понравится мой мини-цикл СТУПЕНЬКИ ПТИЧЬИХ ПЕСЕН, то м.б. назвать его (или дать под-название) ПАМЯТИ РОДИТЕЛЕЙ. Это, помимо прочего, объяснит неожиданно оптимистический конец. Но все это на ваше усмотрение.

- Хорошо. Я обязательно поставлю посвящение.

(Но сделала так, как он просил, и вся публикация получила заглавие «Памяти родителей».) Светлая память и ему, светлому человеку, поэту Евгению Дубнову!

                                                                                   Раиса РЕЗНИК

          ПАМЯТИ РОДИТЕЛЕЙ

СТУПЕНЬКИ ПТИЧЬИХ ПЕСЕН

Ступеньки птичьих песен, по которым

Мы к смерти поднимаемся, восхода

Нездешнего несут лучи – и взоры

Все чаще ищут в это время года

На верхних ярусах живой комочек,

Заполненный гармонией своею,

Средь голых веток и растущих почек,

Листов, что падают и зеленеют.

                       *  *  *

Взлетело дерево – десятки птиц

Оторвались вверх от ветвей и воздух

Весь испещрили, будто ноты – стан,

И показалось: синева запела…

Здесь мы живем и умираем здесь,

Мы обеспечены землей и небом.

                     *  *  *

Держась за каждый слог, по языку

Я иволг шел, и память воскрешала

Наклон к траве оленя и цветка,

Движение за светом, неизбывность

Форм бытия, где каждый поглощен

Рожденьем, ходом жизни, умираньем.

                       *  *  *

Язык, он дразнит гласными, бросает

Согласных вызов, ставит на пути

Дифтонги, снова звуком заставляет

Железную дорогу перейти

Меж болью и всесилием, услышать

И выразить невольным языком

Мелодию луны, что красит крышу,

И дюны, что пропитана дождем.

                      *  *  *

И кони на ходу легки,

И снег на всем лежит, как невод,

И, будто в темноте зрачки,

Расширены границы неба.

И жизнь надежна и добра,

Как некто, правящий упряжкой,

А смертность – в сон и явь игра

На светотени снежной пряжи.   

                      

                                   2004

КАК ПО ГУБАМ СУХОЙ КОЛЮЧИЙ СНЕГ

Как по губам сухой колючий снег

Бьет, как железным обручем сжимает

Мороз виски, я начал забывать

В беззимней стороне, где в языке

Все есть – одной лишь стужи не хватает

И звука р для слов: мороз, Россия,

Декабрь, январь, рот и угроза, кара,

Гортань, буран, в груди, где сердце, дрожь,

Нерасторопность на ветру горящих

Рук красных, пар в парадных и бровей

Расплавка по ресницам, горло, шарф,

Кровь, правда, право, родина, сугроб,

Риск, варежки, перчатки, рукавицы,

Рожденье, смерть, строка, острастка, страх,

Игра, суровость, жертвенность, страны

Позор и рок, тиран, тюрьма, казарма,

Острог, народ, дорога, ноздри, нор

Огромный город, твердь, пурга в упор.

                                         1982

         КАТЕРА НА ПРИЧАЛЕ

Катера на причале качаются,

Волны плещутся в берег – взгляни:

Здесь опять ничего не случается,

Лишь сменяются ночи и дни.

Кто по доскам прошел, кто – другой уже –

Расторопно узлы развязал.

Ты напрасно за них беспокоишься,

И твоих им не нужно похвал.

Для того, кто здесь вырос, течение –

Что шаги по земле для тебя:

Как он чувствует зыби волнение,

Самокрутку в руках теребя!..

От реки уходя, ощущаешь ты

Униженье – как будто она

Мимоходом с тобою общается,

А другим отдается сполна.

                         СОН

Мне снился сон январским утром. Был

Пожар как будто где-то, и машина

Пожарная остановилась рядом

С тем домом, где мы с мамой жили. Дым

Шел из его трубы и мне казался

Обычным дымом печки – но уже

Пожарные, с бортов попрыгав, шланги

Развертывали и тянули. Вдруг

Я осознал, что тут не дом горел,

А начинал работу изверженья        

Вулкан. Паря на дикой высоте

Над снежными хребтами, я увидел

За много тысяч верст внизу огонь

Внутри горы – там закипал как будто

Расплавленный металл, и удивлен

Я был попыткою людей залить

Его водой, тем более что были

Они так далеко оттуда… Здесь,

С полета над-орлиного смотря

На горы и ущелья, где курились

Туманы снеговые, думал я,

Что странствие по этим перевалам,

Карабканье к вершинам этим, спуск

На дно расселин этих, в снег, в буран,

Должны отнять, наверно, годы - нет,

Десятки лет, и, может быть, не хватит

Всей жизни человеческой на путь

От дома с теплой печкой и трубой

До огненной вершины… Подо мною -

Я видел с замираньем сердца - вихри

Рождались снега, по горам сурово

Мела поземка, грозные плато

То исчезали в белой пелене,

То открывались вновь, и жутко было

Парить над мирозданьем мне - и страх

Со мной остался после пробужденья.

 

                     КАК БУДТО

Шатры деревьев, в полный рост поднявшись,

Парят, и голубеет вешний свет

Полупрозрачный… С гребней волн сорвавшись

Внезапно, золотые стаи лет

Взмывают в купол неба… Я ли чашу

Пригубил жизни той? Как будто я

В далеком терему однажды княжил

И воду пил из чистого ручья,

Как будто видел быстрые ресницы 

И мельком взгляд – творили времена

Своим неспешным почерком страницы

Былинного и сказочного сна.

             СКАЗАЛ САДОВНИК

Сказал садовник: "Вон жена моя

Как будто бы сошла с ума: из лейки

Дорогу поливает." И не мог

Я догадаться – и со снисхожденьем

Тогда он объяснил, что так она

Птиц выручает этих, прилетевших

На днях назад из Африки – стрижей

И ласточек (и я тогда увидел

Стремительный полет их над собой):

В дни без дождя для них приготовляет

Она строительную грязь, и там,

В деревне дальней (чьи виднелись крыши

За полем) на карнизах вьют они

Уже себе на лето гнезда. Был я

Растроган. Солнце жгло. Садовничиха

Все поливала пыль и улыбалась.

 

        ВЧЕРА ЛИШЬ ЗДЕСЬ

                           Памяти Джона Аддиса 

               1.

Под мысли о весне я засыпаю –

О чьем-то быстром шаге, о чуть-чуть

Раскосой расстановке глаз, как стаи

Клинообразной перелетной путь.

Но вот уже с волнением иным

Лица другого вижу выраженье…

В лес ударяет ветер. Воздвиженье

Так мертвых приближается к живым.

               2.

Дороги жизни под ногами

Насторожились, напряглись,

И за далекими снегами

Костры, как годы, поднялись.

Суда поплыли свежим ветром

Тугим в пристанище. Я ждал -

И красоту земного спектра

Из полумрака увидал…

И будто кораблем о сушу –

Тотчас такой удар в груди.

Он неожиданностью душу

Потряс и время пробудил.

Вчера лишь здесь, еще не старый,

Ходил, хромая, педагог,

И не было суровей кары

Для школьника, чем, добр и строг,

Из-под бровей его кустистых

Взгляд – а теперь он далеко

Идет по тропам золотистым,

Где обгонять уже легко.

            3.

Путь жизненный встает, как мост, пред нами,

Свечи в руках дрожит и рвется пламя

Уйти к вершинам за ночами-днями

Пережитыми; капает из крана

Кровь-не-вода и вспять сочится в рану. 

Еще не поздно, но уже не рано

За временем отправиться в те дали,

Куда телят Макары не гоняли –

Где ждут челны бессмертья на причале.

             4.

Кто играл в снежки, и жил, и с болью

Искренности пел, и под дождем

Радовался жизни, и путем

Шел своим, минуя лес и поле,

Тополиный пух ловя рукой, –

Для того однажды в белизне

Сбудется испытанный во сне

Легкий взлет над утренней рекой.

             5.

Вернулось все негаданно-нежданно,

И лица будто в зал сошли с экрана,

И время их приметы сберегло.

Раскрой же руки и пожми плечами

В несуетливом жесте: перед нами

Вершится что-то – да, нам повезло.

                                

 

              УТРОМ В ПАРКЕ

Я этим утром в парке увидал,

Как лебеди на солнце грелись, рядом

С их озером искусственным: они

Лежали и стояли неподвижно,

Сушили перья, нежились, меня

Совсем не испугавшись, хоть и бегал

Я по дорожке в двух от них шагах.

Верша второй свой круг, я вдруг заметил,

Как человек какой-то шваброй их

Толкал обратно в водоем – служитель,

Должно быть, парка. Ближе подбежав,

Увидел я, что моет он за ними

Асфальтовую кромку – вся она,

Действительно, загажена настолько

Была, что проходить прохожим там

Почти что невозможно становилось.

Как палубу, асфальт он драил – я

Во все глаза глядел на эту сцену

И начинал догадываться: он

Не может быть эстетом – ведь не платят

Ему, чтоб оценил он лебедей –

И что вообще ему до красоты их,

Когда он должен убирать их кал.

            КЭШ АНТОНИЙ*

Кэш Антоний, что симфоний

Был любителем и джаза,

Был сейчас на телефоне -

Я узнал его не сразу,

Но когда сказал он фразу

О московской полуночи

И о том, как, что есть мочи,

Будет услаждать нас, вздрогнул

Я и кровью всей дорогу

Жизни ощутил, что дверцу

В напряженье держит сердца.

                 12.6.85

                 Лондон

   ________________

*Энтони Кэш вел музыкальную программу п

 русской службе Би-би-си в 1960-x годах (прим. 

автора).

ЛИСТ НА НИТИ ПАУТИННОЙ

Лист на нити паутинной 

В воздухе висит; вдали

Открывается картина

Небосвода и земли.

И дорожкой полевою

Меж посевов мы идем –

И уже лесной тропою,

За которой водоем.

Это, кажется нам, речка

Обтекает купола

В городе, где на крылечке

Наша память прилегла,

Где по мостовым мощеным 

Люд шагает и, легки,

Всадников везут лощеных

В грозы века рысаки.

Путь туда, стезя обратно

Пролегают вдоль живых

Черных лестниц и парадных,

Влитых в зелень часовых.

Приближаясь к ним, мы видим,

Как вечерний воздух чист

И на паутинной нити 

Как подрагивает лист.

                       1988

             Публикация Раисы РЕЗНИК