Ирина ТОСУНЯН

                                                       Равиль Бухараев и Лидия Григорьева

                                                          в Индии  на книжной ярмарке, 2008

                                                                                            

                                           

С Равилем Бухараевым и его женой Лидией Григорьевой я познакомилась и подружилась на самой заре моей работы в “Литературной Газете”. “Перестройка” еще только-только брезжила, а я уже с увлечением читала строки Равиля: “На Руси висит туман междувременья, порока,/но трагедия – обман, а комедия – морока…/Завалящий тянешь фант – слова, а не славы ради./ Козырь в нынешнем раскладе – фаворит, сиречь амант…/Глянь, провидец, в белый лист сквозь пожары да измены:/вот курчавый лицеист, вот иные перемены…/Ты к судьбе своей готов, так пускай увидит, дура,/как глядит литература в опустевший полуштоф!” (стихотворение “Сумароков”).

В те годы, как и полагалось молодым, талантливым, подающим надежды и полностью зацикленным на своих стихах поэтам, Равиль и Лида были запанибрата со словами и понятиями с приставками «без» и «бес»: бездомный, безденежный, безлошадный, безмерный, безустанный; а еще - беспечный, бесстрашный, беспримерный, бесподобный. И с нами, друзьями, случалось всякое: и пуд соли вместе ели, и пирожными, бывало, лакомились, и спорили, и мирились. А какой бурлящей, клокочущей, страстной была любовь этих двух полнозвучных стихо-творцов! Помню, как после одной их особенно яростной литературной размолвки мы с Лидой, обсуждая сложившуюся коллизию, пустились в  многокилометровый марафон по улицам Москвы - от Центрального Дома Литераторов  до моего дома на улице Правды, и щебетали, и обсуждали, и, не уставая, осуждали… Случайно обернувшись, я ахнула: от самого “храма литературы” за нами понуро, но упрямо шел усталый  Равиль, которому его “молодая легкомысленная жена” не желала простить одной (уж и не помню какой) фразы в споре... Конечно же - простила. Конечно же, эти двое не могли друг без друга...

  А потом они оба стали жить и работать в Лондоне. В доме на горе, из которого открывается замечательный вид на лежащий внизу, в дымке, город. Вокруг дома – небольшой сад, расцветший стараниями Лиды, жены, музы, друга, соратника, поэта… Равиль купил в подарок любимой какую-то навороченную фотокамеру, и Лида увлеченно отщелкивала подопечные розы и маки - от их рассвета и до заката, до увядания, и “воспитывала” свой сад цветов и поэзии, ее стараниями буйно расцветавший на английском холме, а  в литературном мире ныне получивший высокое признание. Но стихи и Равиля, и Лидии менее русскими и менее безустанными от лондонских садов и туманов не становились. 

“А этот дождик молодой/куда ты денешь? / Четыре утки над Москвой/ летят на Сенеж. / Четыре взрослых крякаша/ кричат тревожно./А жизнь безбожно хороша - / и невозможна!” Эти стихотворные строки Равиля, я твержу в каждый свой приезд, шагая по Москве.

  В Лондоне Равиль работал в русской службе Би-би-си, вёл программу «Радиус». Тема – политика, экономика СНГ, читал в разных странах лекции по отечественной культуре и продолжал сочинять книги, которые, в отличие от былых советских времен, новые российские издатели печатали нарасхват. И даже на всякие разные российские премии выдвигали. И выдвигают. Глаголы прошедшего времени в этом абзаце использую с болью и грустью. Сегодня Равиля с нами нет, в январе 2012 года его сердце, в буквальном смысле этого слова, замолчало. Инфаркт. Он ушёл к сыну - Василию, Васеньке, Васе, которого они с Лидой потеряли в 2003 году, и который был другом и моего сына. Остались его многочисленные великолепные книги, монографии, стихи, в том числе и самые пронзительные, посвященные Василию. Остались проза, драматургия. На русском, татарском, английском, венгерском языках… И наши о нем воспоминания…

Однажды мы с Равилем “официально побеседовали” для одного российского интеллектуально-глянцевого журнала. Признаюсь, я сознательно и даже намеренно не задавала Равилю чисто литературоведческих, прицельных вопросов - о его стихах и романах, о литературных персонажах, о том, почему те или иные его герои говорят так, а не иначе... Есть книги Равиля. Их множество. Их можно и нужно читать, искать и находить для себя ответы самостоятельно. Я же коснулась другой темы: что за человек был он, Равиль Бухараев?

 Красивый, светлоглазый, невероятно умный, быстрый в решениях, добрый, широкой души человек. Помимо того, что великолепный писатель, поэт, журналист, переводчик, Бухараев – очень крупная, яркая, незаурядная личность. Разумеется, с таким клокочущим талантом и разносторонними интересами он и не мог оказаться человеком обыкновенным, “человеком из толпы”. Несмотря на вузовский диплом математика, склад ума у него не математический, а значительно более широкий. Математика – это в какой-то мере философия в науке, подход к решению научных проблем, и математиков вполне можно считать философами от естественных наук, натурфилософами. Такими были, например, Рене Декарт, Блез Паскаль, Жозеф-Луи Лагранж...  

 По “широте взгляда” Равиль мне видится где-то ближе к “Человеку Эпохи Возрождения”. Нет, не так. Написала и подумала: сегодня следует говорить совсем иначе: “Новый Просвещенный Человек Эпохи - ХХI Века”. Это определение, на мой взгляд, соответствует Равилю вполне (а может, кто-то сумеет придумать более подходящий термин?). Потому что, даже если и гении, люди той эпохи, Возрождения, были все же ограничены рамками своего времени, а значит, мировоззренчески, и даже попросту по информированности уступают современным властителям умов. 

Полагаю, что эта трансформация - от “односторонних профи” (математик был математиком, физик – физиком) к масштабным личностям нового времени происходила весь ХХ век, и все еще продолжается.  Разумеется, в России и физики, и математики, случалось, “уходили” в писатели, но, как правило, то были не самые сильные физики, и не самые виртуозные и зацикленные математики. Просто это были люди, которые, скорее всего, ошиблись в выборе первой профессии, пытаясь таким способом выскользнуть из-под идеологической опеки государства. Сегодня время иных людей, свободных в выборе своих интересов, новое время новых людей с разносторонними запросами. И новый стиль жизни – с интернетом и возможностями получения информации, которая “эпохе Возрождения” и присниться не имела шанса.  

 Вспомните, каким воинствующим, неистовым еретиком был Вольтер, боровшийся с церковью, религией, верой в Бога. Сегодня, когда религии уже и так “повержены” достижениями современной цивилизации – гуманитарной и технологической, - столь рьяно топтать церковь смысла нет. Потому что, будь то ислам, будь то христианство, это не вопрос “веришь ты или не веришь в Бога”, а – вопрос морали.

 Вот и Равиль искал в религии мораль, и нашел эту мораль у ахмадийцев. Он решительно противопоставлял ее “невежественной” морали того ислама, который сам же называл “азиатчиной”. В этом отношении он стоит высоко, “над схваткой”. Он говорит о моральной стороне религиозного учения. С таким подходом Бухараев приверженцами того же Вольтера был бы, мягко говоря, раскритикован в пух и прах. В лучшем случае, заслужил бы звание ретрограда. Его могли бы укорить: “Против таких, как ты, мы боролись, но даже через 300 лет не достигли успеха! Мы воевали с религией, которую считали безусловным злом…” 

Сегодня стало ясно, церковь не есть “безусловное зло”, какой-то части населения религиозные учения жизненно необходимы, поскольку доказано, что магическое мышление - это часть мозгового устройства человека. И ни к чему критиковать Вольтера или Руссо. Просто этого знания психологи тогда еще не раскрыли. Они ведь тоже были люди своего времени. 

Равиль Бухараев - просвещенный человек именно XXI века. И его взгляды – на религию, на литературу – современны. Он подходит к самому истоку: какую мораль предлагает нам данное религиозное учение? И, не обсуждая, что есть вера, - для него это очевидно, - с самого начала берет быка за рога и признается: пришел к ахмадийскому учению потому, что нашел в нем то, что наиболее близко ему – ислам, “полный любви к людям”, “ислам с улыбкой”, как он его назвал... Современный, разносторонний, просвещенный человек…

Он говорил, что “при необходимости может спокойно писать на четырёх языках”.  И писал.  Я видела его книгу стихов – четыре совершенно разных венка сонетов на русском, татарском, венгерском и английском.  Но английский, который он знал до нюансов, все равно не был “языком его души”. Это был язык информации, на котором Равиль предпочитал писать научную литературу. Шутил, мол душевные движения на английском мог проявлять разве что Диккенс, в его время такие понятия, как наивность сердца, еще были в ходу. И, мол, всё прошло, ушло вместе с последним хиппи, сейчас это никому не нужно и даже выглядит неприлично. 

“Языком жизни” Равиля был русский язык. “Языком души” – татарский, и духовной его родиной, где бы ни был, оставалась Казань. “Ты же понимаешь, - улыбаясь, говорил он мне, - душа редко разговаривает”. А книг, им написанных, я даже перечислять не буду, их – огромное множество. Он все успел.

В начале двухтысячных, еще до трагедии с сыном, Равиль и Лида прилетели (в очередной раз) на родину, в Москву. В светлом, просторном атриуме со стеклянной крышей Музее А.С. Пушкина состоялся их очередной творческий вечер. Друзей и читателей собралось в зале так много, что пришлось вносить дополнительные стулья. Лида и Равиль представляли свой проект новой книги “Вдвоем”. 

- Как вообще родилась у вас эта необычная идея? - позвонив на днях в Лондон, спросила я Лиду, . 

 - Мы придумали ее вместе, - ответила она. - Ну вот смотри: если каждый раз (столько лет подряд) только и делать, что просто зачитывать свои стихи на публике, то не только читателям, самому может стать скучно. Вот мы и решили: у каждого выступления должна быть своя сверхзадача, своя идея, как хочешь, так и назови наш порыв. Должна осуществляться Концепция.  

Почему у нас возник проект - “Вдвоем”? Потому что это было то, что оказалось интересно, это был вызов: показать взгляд двух людей, двух художников, двух литераторов, которые прожили вместе большой отрезок жизни, вместе путешествовали, вместе выступали, а тут – реакция на один и тот же объект, на одно и то же событие или явление. Это могла быть, скажем, поездка в Венецию, или папский дворец в Авиньоне, или... Он читал свой великолепный отрывок в прозе. Я - стихотворение… Или - наоборот. Или оба – свои стихи. 

Такая вот случилась яркая, как вспышка, идея обмениваться в книге (и в выступлениях) не просто посвященными друг другу стихами, что, согласись, тоже вполне естественно, потому что у поэтов, как правило, некоторая ревность: мне, вот, ты посвятил всего столько-то стихов, а “случайному прохожему” (это определение  Равиля)– столько-то…

С проектом “Вдвоем” выступали много лет. Успешно. Но отдельную книгу так и не издали. Равиль не хотел. Потому что это была бы книга о большой любви. И там должно было быть много-много наших фотографий. Он пугал меня: “Сглазят”. Шутил, конечно. 

Теперь, Ира, уже никто не сглазит. Отрывки напечатаны в разных журналах. А сегодня я хочу предложить для публикации в альманахе “Связь времен” наши с Равилем стихи, посвященные друг другу – как раз часть того проекта “Вдвоем”, о котором мы с тобой говорим.