ИГОРЬ МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН

МУЗЫКА В НЬЮ-ЙОРКЕ

   

Стихи, микропоэмы

Том 2

Чикаго

___________________________

                           Автор обложки – художник Игорь Крупа

И г о р ь М и х а л е в и ч-К а п л а н. Музыка в Нью-Йорке, «Побережье», Чикаго-Филадельфия, 2016-2017, 184 с.

    

                     Так хочется воспарить,

                     но теперь уж нельзя –

                     я разбился бы вдребезги,

                     если б не два крыла…   (стр. 52)

        О поэзии Михалевича-Каплана писали такие известные критики, как Валентина Синкевич и Евгений Зеленюк, литературоведы Евгения Жиглевич и Наталья Гельфанд, поэт Ирина Машинская, главный редактор журнала «Чайка» Ирина Чайковская и ныне покойный писатель Вильям Баткин.

       Аскетичность поэтического языка, прозрачность и точность формы, часто тяготеющей к японским haiku, любовь к свободному размеру, недосказанность в повествовании и интимность интонации делают стихи Игоря Михалевича-Каплана легкоузнаваемыми, неповторимыми и обещают массу проблем смельчаку, который бы решился им подражать. Новый авторский сборник «Музыка в Нью-Йорке» вобрал в себя все особенности поэтического стиля одного из самых значительных современных поэтов русскоязычной Америки. 

       Вот об этом сборнике и пойдет речь. Начну с цифр. Они негромко, но настойчиво обращают на себя внимание пристрастного читателя. Книга «Музыка в Нью-Йорке» состоит из трех частей: «Стихи, написанные после 2000 года», «Микропоэмы» и «Стихи, написанные до 2000 года». Иначе говоря, поезд дал короткий гудок и поехал в противоположную ожидаемой сторону – из настоящего в прошлое. Но и это еще не все. Внутри каждого цикла стихи датированы согласно той же логике: от настоящего к прошлому. 

       Как интересно отматывать ленту времени назад. Среди прочего, возраст дарит нам и эту редкую возможность. Кто в юности мог предугадать, что будет с ним в будущем – через двадцать, тридцать или страшно сказать сколько лет? Но вот то самое «будущее» наступило, мы смотрим на себя прошлых и удивляемся: «Я ли это?».

       У пишущего человека есть преимущество. История его жизни, внутренних кризисов, душевных ран, разочарований, дружб, любовей и личностных прорывов остается в его записях: дневниках, прозе или стихах.

       Стихи Михалевича-Каплана могут рассказать об истории его внутренней жизни многое. В предисловии к «Интимному дневнику» Цветаевой говорится о том, что читать его иногда неудобно, настолько обнажена и беззащитна внутренняя духовная жизнь поэта. Думаю, слова эти пришли мне на память не случайно. 

       Стихотворение «Моление о продлении жизни», открывающее книгу, не датировано. Правильнее было бы сказать, это стихотворное послание с открытой датой. Это обращение к Богу и молитва человека о самом главном. Очень много прожито, пережито и понято. Любовь и вера – два крыла, которые позволяют нам взлететь над темными сторонами жизни, и счастлив тот, кому они даны:

О, Господи, дай крылья детям моим, 

и они сами научатся летать, 

Дай им свободу полета,

чтобы они как можно дольше жили,

Дай им простор мысли,

чтобы они полюбили и были любимы,

Дай им состариться,

чтобы они этого не заметили. 

Отпусти их руки 

и преврати опять в крылья, 

когда я буду уходить навсегда… 

(стр. 29)

И каким сдержанным трагизмом наполнены две последние строки этого светлого стихотворения: 

…И не суди по всей строгости –

я уже отдал свои крылья своим детям…

(стр. 30)

       Рассказывать о стихах – неблагодарное занятие.

Абрикосовое лето, абрикосовое солнце… – это нужно просто прочитать и впитать в себя тепло и аромат, цвет и настроение этой строки. Я постараюсь рассказать о том, почему эта книга так интересна.

       Да, конечно, здесь есть ностальгия об ушедших годах: 

…И вдруг присядут в полукруг

моей неверной юности друзья –

счастливые, но ветреные годы… 

(стр. 60)

…Я ушел надолго в путь далекий 

Возвращусь когда-нибудь назад, 

Только свет от фонаря тревожит,

Только чувство памяти треножит… 

(стр. 64)

И есть внятная и спокойная тема конечности жизни и того, что остается после нашего ухода:

Лишь человек о себе

оставляет невидимый след… (стр. 65)

Когда я уйду…

От этих слов уже обрывается сердце.

И все-таки попробую дописать:

Когда я уйду,

Теплым дымом согреют

Вишневое дерево поутру.

Бело-розовым цветом 

Будет помнить оно обо мне.

Встревоженной птицей на небе

я исчезну из жизни вовек… (стр. 65)

Шесть лет назад было написано «Откровение». Как и «Моление о продлении жизни», это размышления о духовных вершинах, о том, с чем человек приходит к непростому этапу своей жизни, когда «пора собирать камни».

…Я знаю, что ничего не могу взять с собой 

В Вечную Дорогу,

Поэтому всегда оставляю еще кому-то свои мысли, 

Поэтому у меня есть друзья и ученики… (стр. 103)

И здесь же:

…У меня в жизни все переменчиво и всё неизменно,

Как в начале пути, так и в конце.

И я до сумасшествия люблю жизнь…

Но если бы даже не прозвучало это скупое и немного застенчивое признание, с первых строк этой книги можно почувствовать, что именно любовь согревает эти стихи.

       Среди многочисленных статей Игоря одна из лучших – статья «В небе наше гнездо», посвященная творческим судьбам русскоязычных авторов-зарубежников, во многом отделенным и отдаленным от литературного «материка» современного российского литературного процесса. Название ее очень символично, и оно не только о литературе.

Тема «гнезда», любимой Украины, отчего дома не отпускает, она болит и будет болеть всегда. Игорь это знает. Он с этим живет уже много лет.

…Что осталось от дома моего?

Ветка на ветру, 

Птица на лету… (стр. 54)

… Луг тонкой ниткою сшит

Клювами аистов белых… (стр. 66)

       Птицы и их гнезда, часто разоренные, часто вынужденно оставленные, а иногда – сгоревшие в огне войн. 

       Отец… Польша, Франция, Россия. Потом будет война. И лагерь беженцев в Германии.

…Шопен, как шепот листьев Польши,

О днях, прошедших под подошвой,

О скрипаче со шляпой у костела,

Старухе в черном с Маршалковской… 

(стр. 54)

       Милый шелест польского языка, очарование этой многострадальной страны... Польша – это отец, это любимый автором Шопен, это родная по голосу крови страна:

… Здесь мой отец когда-то жил.

И я, как он,

От грусти сердце простудил… (стр. 54)

       Невозможно не вспомнить в этой связи поэму «Об исчезающем времени и о чуде»: 

…Удивительна и загадочна судьба моего народа,

Будто пособие по древней истории.

Мне нелегко досталась эта порода… (стр. 97)

…Их судьба – всегда быть гонимыми

Из одного племени в другое… (стр. 98)

       Да, стихи пересказывать – неблагодарное занятие. Поэтому, чтобы понять масштаб исторической катастрофы на примере одной семьи, их надо читать. 

       Методично и, кажется, бесстрастно, перечисляет автор каждого из своих родственников, замученного, убитого, сожженного. Этих людей много. Это то, что могло бы быть для него большой еврейской семьей, где так умеют любить и беречь друг друга. Но этой семьи нет и уже никогда не будет. Лишь старые фотографии на столе, мысленный разговор автора с родными людьми.

…Когда я начинаю думать обо всем этом, 

мне кажется, что я сам превращаюсь в пепел…

В такие минуты я могу слушать только музыку Шопена… 

(стр. 101)

…Я думаю об исчезнувшем времени их жизни.

Разве оно испарилось в никуда?

Скорее всего, в бессмертие… (стр. 98)

       Но жизнь идет дальше, а стихи, в нашем случае – от страницы к странице, всё ближе к своим истокам. 

Есть в Европе страна, любовь к которой не оставляет автора. Как легко его понять! Испания… кто был там однажды, тот будет помнить ее всегда. А если немного знать биографию Игоря Михалевича-Каплана, то несложно догадаться, цитируя Михаила Светлова, «откуда у хлопца испанская грусть». Три месяца, проведенные в прикарпатском селе рядом с цыганским табором, вероятно, стали для поэта тем воспоминанием, которое остается в душе навсегда. А в Испании, наверное, произошла радость узнавания. И вот откуда та самая испанская «грусть», замешанная на любви к Западной Украине и цыганской вольнице: 

…Испанской музыки кровосмешенье:

гитары, бубны, кастаньеты.

Цыганских ног раскрепощенье:

Свобода, воля и фламенко… (стр. 56)

       Еще не раз, погружаясь в свое прошлое, будет вспоминать он об Испании. И каждый раз его стихи будут наполнены музыкой и ритмом фламенко.

       Романтический образ коня, как символа свободы, тоже оттуда, из детства, из табора, и он, как и птицы, как и крылья, тоже любимый у Михалевича-Каплана. Об этом уже писали не раз, но сложно удержаться и не упомянуть о талисмане Игоря:

…Серебряная лошадка с откинутой головой… 

(стр.148)

 А до того в поэме «Вечер в Филадельфии» мы прочитаем: 

…Мчится на раскрытой ладони

Серебряный конь с откинутой головой… 

(стр. 96) 

       Мы любим города, в которых побывали, не только за то, что там увидели, но и за то, что там пережили. И если мозаика чувств и впечатлений сложилась, то этот рисунок впечатывается в память навсегда. 

       Игорь любит Париж. И в одном из своих интервью он даже признался, что возможность жить в Париже могла бы стать для него лучшим подарком. 

       Но не только сам Париж так дорог ему: «Этого города нет без тебя, ты – Париж для меня…».

       Автор еще не раз будет мысленно возвращаться туда. И каждый раз будет говорить о любви к Городу и Женщине.

Женщина… Конечно же, она присутствует в этой книге. Мы никогда не увидим ее лица, никогда не узнаем ее имени. Посвящения есть, и невозможно устоять перед соблазном и не задуматься о том, какие же они, женщины, заслужившие посвящение поэта? Но, несмотря на конкретные имена и даже фамилии, загадка остается. И автор не дает нам никакого шанса на то, чтобы ее разгадать. Да и стоит ли?

…В поле гречиха цветет,

Пчел привлекая заманчиво.

Походка твоя, как мед, 

Плавно течет загадочно... (стр. 56)

…Поздняя осень, 

Барьер из стекла.

Желтые листья на окнах.

Я отражаюсь и вижу тебя –

почти до физической боли… (стр. 155)

Такие разные интонации этих двух четверостиший, так далеко разнесены летняя истома, любование женской красотой, предчувствие счастья в одном случае и горечь разрыва, которому так созвучна глухая тоска поздней осени, в другом. Летний мотив – это стихи последних лет, осень – строчки, написанные много лет назад. А, казалось бы, все должно быть наоборот…

Михалевич-Каплан все делает по-своему. 

       По-своему пишет стихи, где стилистика японских хайку перемежается с фольклорными украинскими мотивами, по-своему составляет книги, где временная последовательность повернута вспять. По-своему чувствует смерть и по-своему чувствует жизнь.

… Я благодарен судьбе за две вещи:

За то, что я живу 

И за то, что я писатель.

Я – живое воплощение жизни и ее законов, и ее поэзии, 

И воли Всевышнего.

Я научился чувствовать то, 

Что было для меня непостижимым… (стр. 105) 

                                                 Татьяна ШЕРЕМЕТЕВА, Нью-Йорк 

ШЕРЕМЕТЕВА, Татьяна, Нью-Йорк. Родилась в Москве. Окончила филологический факультет МГУ. Автор двух книг.  Ведущая блогов и авторских колонок в журналах «Чайка», «Elegant New York» и в новостном портале «RuMixer» (Чикаго). Лауреат и член жюри международных литературных конкурсов. Член Американского ПЕН-Центра и Национального союза писателей США. Лауреат многочисленных литературных премий.