- Выпуск 2016-го года
- Поэзия
- АМУРСКИЙ, Виталий
- АПРАКСИНА, Татьяна
- БОБЫШЕВ, Дмитрий-РУССКИЕ ТЕРЦИНЫ
- ВИТКОВСКИЙ, Евгений
- ГОЛКОВ, Виктор
- ДИМЕР, Евгения
- ДУБРОВИНА, Елена
- ЗАВИЛЯНСКАЯ, Лора
- ИВАНЧЕНКО, Ирина
- КАРАТОВ, Сергей - К 70-летию со дня рождения
- КАРПЕНКО, Александр
- КОЛЬЦОВА, Ольга
- КОСМАН, Нина
- КРЕЙД, Вадим
- ЛЕГКАЯ, Ираида
- МАШИНСКАЯ, Ирина
- МЕЛЬНИК, Александр
- МЕЖИРОВА, Зоя
- МИНИН, Евгений
- НЕМИРОВСКИЙ, Александр
- ОРЛОВА, Наталья
- ПОЛЕВАЯ, Зоя
- ПРОБШТЕЙН, Ян
- ПУРИН, Алексей
- РЕЗНИК, Наталья
- СИНЕЛЬНИКОВ, Михаил - К 70-летию со дня рождения
- СКОБЛО, Валерий
- ФАЙНБЕРГ, Нора
- ФЕТ, Виктор
- ФРАШ, Берта
- ФУРМАН, Рудольф
- ШЕРБ, Михаэль
- ЧИГРИН, Евгений
- Переводы
- Литературные очерки и воспоминания
- Библиография
- Интервью
- Литературоведение
- Наследие
- От редакции
- Подписка
2015-Лиана АЛАВЕРДОВА
ХУДОЖНИК
Саттару Бахлулзаде посвящается
1
Здравствуй, художник, здравствуй!
Краски твои чисты.
Ты нам принес как праздник
шествие красоты.
Бродит сказочник старый,
тревожа пыльный уют,
и серые тротуары
маками зацветут,
и птицы взметнутся к небу,
и запоют холсты,
станет нужнее хлеба
шествие красоты.
В нашем постыдном быте,
в нашей постылой нужде,
где ты ее увидел?
Может, в своей мечте?
Мечта голубеет ложно.
Светла голубая грусть.
А я до холста осторожно
дотронусь и обожгусь...
2
Сорок дней душа всё
мечется,
не найдет, святая,
выхода.
Сорок дней ей всё
мерещится
что-то странное,
великое.
Всё влечет ее
околица –
улететь в просторы
райские,
и хранят уста
безмолвие –
обезвожены
страданием.
Горбоносый мальчик
маленький,
как столетие
кровавое,
на распутье бредом
мается,
то ли гибелью,
то ль славою.
Знахари ломают
головы,
губы сведены
молитвами:
дай, Аллах, дыханье
отроку,
силы дай словечко
вымолвить.
А ему внезапно
грезится:
в белоснежном
одеянии
сам имам рукой
провидческой
кисти дал
для рисования.
А ему внезапно
чудится
голос матери
рыдающей,
и гортанью
пересушенной
он прошепчет:
“Пить...”
Голос бабки: “Пить?
Значит, будет жить!”
Будешь жить,
но помни,
что на долгий срок.
В этом мире темном
будешь одинок.
Что душа видала
в голубом раю
принесешь отдаром
в живопись свою.
Рыжие деревья,
красные луга,
гейзеры, кочевья,
чудо-берега.
Вырастешь ребенком,
значит, без семьи.
Будут за потомство
лишь холсты твои.
Ты услышишь голос
молчаливых трав.
Для тебя не будет
в этом мире тайн.
А когда решишься
отдых дать рукам,
то нагой и нищий
возвратишься к нам.
3
Руки мастера, пальцы-лучи,
как смогли вы мир приручить?
Вы, рассеивающие зло ночи
с обреченным упрямством свечи.
Пальцы тоньше кистей рисовальных,
пляс ветвей под ударами ветра –
кто вас только не рисовал?
И скажу (не сочтите нахальством):
для меня вы – десница Поэта,
кто однажды мир создавал.
Я люблю вашу хваткую силу,
руки йога – ни капельки жиру –
солнцелюбые длани лозы,
создающие радость и диво,
равнодушные к бреду наживы,
мост-тире между “живопись – жизнь”.
Как случилось, что не чинуше,
не торговцу, не мяснику –
вы достались в дар кому нужно,
то есть Мастеру самому?
Перепачканы красками,
в синих жилах,
такие страшные,
такие красивые...
4
В Монреале выставка.
Ждут работ Саттара.
Приглашают гения
проехаться задаром.
Одному художнику
на десять чинуш
мудрено протиснуться
меж бумажных душ.
Горе-благодетели
сладенько журчат
и вливают в уши
липкий шоколад:
что-то там о долге,
о солидном виде,
о костюме, галстуке,
хоть кричи: “Изыди!”
Ваши указания –
во где, опостылели.
Вы меня удавками
всего перекрутили.
На веревку-галстук
вовсе наплевал.
Bəsdir, gеtmirəm
Моntreala!*
5
Я хаживал частенько в чайхану,
где с радостью ребяческой без фальши
наполнил armudu** и не одну
почтительно-догадливый чайханщик.
Я пристрастился к тишине бесед.
Напоминали эти разговоры
скорее мотыльковый перелет,
чем строгий смысл коврового узора.
И в память знатных мэхмэри-чаев***,
и в благодарной искренности сердца
не помню сколько – много я холстов
передарил чайханщику в наследство.
Я умер, я давно уж погребен.
Чайханщик слеп, но все ж холсты лелеет.
Их вечерами нежно гладит он
и заклинает, чтобы уцелели.
На торжествах, где духа моего
присутствие отыщите вы вряд ли,
он, чинен и молитвенно смирен,
глотает, что ни наплетет рассказчик.
Он заявил, что не продаст холсты,
что после смерти, может, но и то лишь...
О, тем бы, кто со мною был на “ты”,
его неискушаемую совесть!
А то распродавали даром, зря,
уплыли караванами полотна.
На этом свете правду говорят:
лишь после смерти дружба познается.
6
Не подходит гений к обоям,
к гардеробу он не подходит.
Что за странное своеволье
в голове его колобродит?
Он смеется над ритуалом
чинных встреч и застолий важных,
выше мудрости аксаккалов
почитает он дух бродяжий.
Ветер сильный, стальной, свирепый,
надувай же тугие щеки,
уноси меня божьей щепой
в мир прекрасный и мир широкий
и оставь в травяных ложбинах
отдыхать замутненный разум,
чтоб глаза прочищали ливни,
упадая с вершин кяпазов****.
1991
*Хватит, не поеду в Монреаль!
** Грушевидный стаканчик, в котором подают чай в Азербайджане.
*** Крепко заваренный.
**** Кяпаз – гора в Азербайджане.