Skip navigation.
Home

Навигация

Максим Лаврентьев

     Максим Игоревич ЛАВРЕНТЬЕВ родился в 1975 году в Москве. 
В 2001 году окончил Литературный институт, позднее работал там референтом.   Работал редактором в «Литературной газете». В 2008-2009 гг. – заместитель главного редактора, в 2010-2011 гг. – главный редактор журнала «Литературная учеба». С 2011 г. – заведующий отделом текущего литпроцесса еженедельника «Литературная Россия». Стихи опубликованы в российской и зарубежной, в том числе переводной литературной периодике, в антологии «Русская поэзия. XXI век» и других книгах. Автор нескольких поэтических сборников и литературоведческой книги "Поэзия и смерть" – о предсмертном творчестве русских поэтов XVIII-XX веков. Лауреат литературных премий. Стихи Максима Лаврентьева переводились на французский и болгарский языки. 

2012-Лаврентьев, Максим

 МЕЖДУ ДВУМЯ МИРАМИ

 *   *   *
Когда таинственной судьбы 
распутываются все нити, 
и солнце с торжеством судьи 
стоит в зените, 

а небо кажется другим – 
гораздо выше и прозрачней, 
и от костра струится дым, 
чердак окуривая дачный, 

и в душу мне из-под воды 
глядит двойник в стакане с чаем, – 
пора итоги подводить, 
конец соединять с началом. 

Но что же тут соединишь? 
Теперь с меня все взятки гладки, 
ведь божества ушли из ниш 
торчать вдоль пыльной Ленинградки. 

Еще я вижу сны порой 
и слышу в речке смех жемчужный, 
но мой не действует пароль 
для входа в мир мне странно чуждый. 

Я различаю в смехе смерть, 
а в трели соловья – звук дрели. 
Я не такой, чтобы посметь 
стучаться в запертые двери. 

Зачем же, получив отказ, 
топтаться, как дурак, у входа?.. 
Когда живешь в который раз, 
теряется трагизм ухода. 

               2009



  *   *   *
В Москве опустели дворы.
Ты помнишь, как прежде бывало?
Зимой выбивали ковры,
а летом трясли покрывала.
Гремели столы – домино,
в колясках младенцы пищали,
и тут же – табак да вино,
чтоб жить без тоски, без печали.

Ты помнишь тот пламенный бой,
мальчишечью нашу ватагу,
когда на чужих мы гурьбой
за что-то рванулись в атаку?
Был в этом геройском бою
кулак мой до крови изодран,
но крик выливался из окон
бальзамом на душу мою...

А нынче в московских дворах
(Куда же успело всё деться?)
забыли о скромных дарах
того коммунального детства.
Выходят из дома жильцы,
заносчивый вид принимая,
как будто бы это жрецы
индейского племени майя.

Кто раньше мечтал об игре,
теперь помышляет о деле.
Двор пуст, словно лес в ноябре,
но осень здесь даже в апреле.
И только последний эстет,
седеющий, бледный, гнусавый,
сподоблен увидеть тот самый,
идущий из памяти, свет.

            2010


*   *   *
В парках гуляли, ходили по булочным, 
были с эпохой единым и целым. 
Всё нам казалось привычным и будничным, 
а оказалось особенно ценным. 
      
Бедные рыцари вечного поиска, 
что мы искали тогда, подскажите? 
Есть ощущенье ушедшего поезда 
в каждом отставшем его пассажире. 

Я покупаю билет в обе стороны. 
Толпы народа, баулы, канистры...
Может быть, все провода обесточены, 
может быть, все поезда арестованы 
где-то на польско-китайской границе?

Нужное для тренировки характера, 
для собирания справок по теме, 
время страшнее любого карателя 
в случае даже частичной потери.
                    2009

*   *   *
Кто скажет, что мы  –  посредники 
между двумя мирами, 
когда мы идем по Сретенке 
прямо или дворами,
в потертой джинсе из Турции, 
в обуви made in China. 
(Одетые по инструкции, 
это – секрет и тайна.)
Когда мы спешим на сейшены, 
слэмы, фотобьеннале, 
и нас не поймешь: рассержены 
или козла пинали? – 
Кто скажет, что мы  –  последние 
праведники столицы, 
хранители и наследники, 
гиды и летописцы.
               2007

  ПАРК ВО ВРЕМЕНИ 
 
1
Как хорошо бывает с Невского, 
с метафизических высот, 
упасть на улицу Вишневского, 
слегка массируя висок,
за завтраком послушать радио, 
тетради старые достать 
и всё прошедшее и раннее 
скептически перелистать. 
Одно мертво, другое издано, 
и снова – с чистого листа. 
Что делать? Убираться из дому, 
покуда ты не арестант! 
Куда? Неплохо в парк направиться. 
День ослепительно хорош!
Итак, скорее в парк – на празднество 
распахнутых июльских рощ. 


2
Я с детства помню осень в городе: 
парк превращался в райский сад 
и в нём волшебно пахли желуди 
сквозь бесконечный листопад. 
Казалось, полчища несметные 
обрушивались в перегной, 
и лишь немногие бессмертные 
вдруг обретали мир иной. 
Кружась, валились листья желтые 
в беспамятство, где жизни нет, 
а эти маленькие желуди 
бессмертными казались мне. 
А по дорожкам по асфальтовым 
под вечер дождик колесил, 
прохожим сам себя просватывал 
под осторожный клавесин. 


3
Всегда дородные и статные 
кумиры позлащенных рощ, 
зимой теряют в парке статуи 
свою божественную мощь. 
Как будто голых обывателей, 
их выставляют на расстрел. 
Амура сразу убивать или 
сначала должен быть растлен?
Среди бессилия пейзажного, 
тебя, Геракл, тебя, атлет, 
в гроб заколачивают заживо, 
покрашенный как туалет. 
А рядом, сохраняя выдержку, 
в каракулевых шапках крон 
застыли сосны здесь навытяжку 
и клены – с четырех сторон. 

4
Зимой присутствовал при казни я, 
но был весной вознагражден: 
нет в мире ничего прекраснее 
листвы, осыпанной дождем, 
аллеями, еще безлюдными, 
спешить забраться дальше, вглубь, 
и там бродить двоим возлюбленным, 
касаясь мимолетно губ, 
и чтобы парк светлей, чем детская, 
от птичьих голосов пылал, 
и чтобы музыка чудесная 
из памяти моей плыла. 
             2007