Skip navigation.
Home

Навигация

Ирина МАШИНСКАЯ, Нью-Джерси



Поэт, переводчик, критик. Родилась в Москве. Окончила факультет географии и аспирантуру МГУ. Основатель и первый руководитель детской литературной студии «Снегирь» (Москва). Эмигрировала в США в 1991 г. Автор семи поэтических сборников, среди них "Потому что мы здесь", 1995; "После эпиграфа", 1997; "Простые времена", 2000.  Вместе с Олегом Вулфом редактирует журнал «Стороны света». Публикации :"Новый журнал", "Встречи", "Строфы века" и др.
Печаталась как поэт, переводчик и критик в журналах "Знамя", "Новый Мир", "Звезда", "Иностранная литература" и др.
 Английские стихи Машинской и переводы ее поэзии на сербский, итальянский, английский и французский языки, публиковались в США,Сербии, Италии, Канаде и вошли в такие зарубежные антологии, как "Антология современной русской женской поэзии", сост. В. Полухина (An Anthology Of Contemporary Russian Women Poets, Valentina Polukhina, ed.: Univ of Iowa Press, 2005), "Чужеземец дома. Американская поэзия с акцентом" (Stranger at Home, American Poetry with an Accent, N.Y.: 2008) и др.

2011-Машинская, Ирина

                            КНИГА
     Бабушке


     Ты дремлешь, меня ожидая, одета 
нарядная, у стола – скатерть в сто ватт – открыта

дверь, с порога я вижу вазочки и закуски,
будем с тобой чай из чашек московских

Кобальт их небосвод, измайлово разливая
волнами на краю бежит кайма золотая

а в ней корабли, как петли  в шелковых  ширмах
Как я люблю, как ты говоришь, 
        шорох

ногтем  разглаживаемой фольговой
узкой закладки, складывающейся по новой

в устной книге,  ясной и сильной  рани
Фанички-Зины-Лизы-Шурочки-Лени-Ани

с музыкой над Днепром,  обыском на Никитской,
с лицами всех моих перед лицом бандитской 

В окна вошла округа, вспыхнула  и погасла
но горизонт зеркальный – словно фольги полоска

Там волна волну залатает, фольга золотая
это еще не точка,  это лишь запятая

там вода воду тешит, волна волну утешает,
и что еще не бывало, уже бывает




              БОТАНИЧЕСКИЙ САД

Сегодня полгода, как я оставляю округу,
смеясь, удаляюсь, под руку
себя, как бывало, возьму.

Довольно полгода горячего пепла и пыли –
хлебнувшая пыла и воли,
валяй в ледяную весну.

В кустарник нырнув на краю неживого болотца,
где корню и корню бороться
не надо хотя бы во льду,

я в сад вулканический бедный – и тот, у Колхозной,
резиновый садик каркасный,
не тронув калитки, войду.

К чему ж мы готовились, как не к уходам, побегам,
не к слою за слоем победам
огня над свободой плато,

когда мы стояли вдвоем с воробьем у солдатских
сапог, на дорожке, в недетских
он – перьях, я – первом пальто.

Такая, выходит, свобода у нас и порода:
округа тесна, и погода
дорожки черней ледяной.

Базальтова скатерть и та, остывая, сомнется.
Остынут и станут потверже, чем те восемнадцать,
полгода, что побыли мной.



1              8 ЛЕТ СПУСТЯ
                Н.Р.

Любой аэродром немного был тобой
любой! наклонный травяной
и в ноябре
под первою слюдой
был ты, мой боль, мой boy

Стальные бабочки, на крыльях ковыляя
проколоты насквозь,
ангар находят свой 

Всегда я знала, что и мы с тобой
и мы поднимемся над выгнутой землей
и полетим к Ангарску и Вилюю
Земля раскрутится под нами, как Savoy

Я буду жаворонок, будешь ты совой 

Мы полетим над гиблыми местами
горелыми лесами и ковыль
поднимется и лес густой за нами
Не будешь ты бобыль

И мы увидим к северу наклон
атласных лент без петель и зацепок,
осколки мочажин, и в ряби цыпок
Байкал. И лес подымется с колен

Их сильные, курсивом, имена
начав с Урала, с детства наизусть я,
но собственные забывают имена
дойдя до устья

Что знали мы про взлетный,
травяной,
проталин йод
и наст в скрижалях трещин
как мы подымемся и целый свет отыщем,
что атласа не хватит нам с тобой



Москва в марте. Метро. Чужестранец

Чужая музыка мобильная
толпится душами живых.
Небольная дорога длинная
прохожему о мыслях двух.

Какою мыслью озабочена
толпа, что ханская огонь,
на мостовую, солью траченую,
выплескивая лохань?

Лузга ларьков у того выхода,
чудные марки сигарет.
Нет у него другого выхода,
кто бронзой мятою согрет.

Он на винтовку опирается,
не зажигая фонарей,
и сумерки его сгущаются
над кашицею у дверей.

Он друга ждет, бойца, товарища  –
вот-вот на талую тропу
горячий пар, в лицо ударящий,
без шапки вынесет в толпу.

Дыхание двери, вращающей
водою – лопасть – кормовой,
лишь одного не возвращающей
в своей раздаче дармовой.

Нам остаются только здания,
в аквариуме чудо-сом,
углы высотки на Восстания,
где шел кругами гастроном.

Там как чужой приезжий мечется
и выход не находит свой,
и всё черней ступени светятся,
и спит, и сом еще живой.


           ШЕСТВИЕ

час неровён – темнеет, ровня
присядем медленно на дровни
и будем слухать хор подвод
и русел узкогорлый ход
как та телега раздвигая
брега, гремит как неживая
река ночная под горой
свои квадратные колеса
вжимая в гравий голубой

как за горой сквозь призрак леса
недосведенного под ноль
пылает поезд как пароль
как на ходу, покато к югу
плато плечистое живет
и шествует на шавуот
как дым чужой, от лога к логу
толпа рассеянных урочищ
как горсть рассыпанных монист

как серозем-туман зернист
как слух ночной, земля, морочишь
и вспять над рваными мостами
над картой с точными крестами
влачится тучи плащ пустой
над грязным серебром Дуная
как пойма хлещет неродная
за пешеходною листвой,
бадья небесна холостая,
как ровен холод холостой


                                            НА ВОСХОДЕ

петельки струй аккуратно крючком зацепляя
цапля стоит удивленная и молодая
и пораженно глядит на цепочки вьюнков и воронок
как покидают ее как по стрежню скользят спозаранок
вниз по теченью арабские цифры и точки
четки царапины солнечных ядер цепочки
тигли и стебли и все запятые колечки
как разливаясь по телу лимонной слюдою
первого света как утро идет золотое
как оно щурится солнце встающее ради
этой вот меченой пестро-стремительной глади
как догоняют плоты из слоистого сланца
трех мудрецов в лепестке одного померанца

как застывают в затонах стоят над водою
как застревают над мелочью медной любою
струги осиновых горсток хитон махаона
как близоруко и медленно дочь фараона
ива склоняется в скользких сандальях из глины
над колыбелью ореха пустой скорлупой окарины
ловит летящие вниз карусели-кувшинки
в желтых корзинах лежит по младенцу в корзинке
как их уносят на юг ледники слюдяные
плоть водяная бессольные копи стальные
магма слоистая черно-лиловые сколы
круглые мускулы смуглые берега скулы
ах как сверкнут плавунца то макушка то голень
остов жука в гамаке ему памятник камень

одновременная цапля над быстрым потоком
приводом одноременным от устья к истокам
запад в востоке затока в нагретом затылке
марка в конверте початый конвертик в бутылке
быстротекущим бессмертьем тугие восьмерки
стеблей веревки и медных колен водомерки
ломкие скобки
пускай же она молодая
пусть говорю я сама себя не покидая
над золотистой лесою еще постоит Амадея
цапля волхвица ловица лучей молоточек
как ты кручинишься камень – вода меня точит