Skip navigation.
Home

Навигация

2017-Перси Биши ШЕЛЛИ. Перевод с английского Яна ПРОБШТЕЙНА

                          К 225-летию со дня рождения

              Перевод с английского и вступительное эссе 
                                Яна ПРОБШТЕЙНА
                                              

                          Percy Bysshe Shelley (1792-1822)

       «Поэзия – это летопись лучших и счастливейших мгновений, пережитых лучшими и счастливейшими умами. Поэзия дает бессмертие всему, что есть в мире лучшего и наиболее прекрасного... Любовь – вот суть всякой нравственности. Любовь или выход за пределы своего «я» и слияние с тем прекрасным, что заключено в чьих-то, не наших, мыслях, деяниях или личности», – пишет Шелли в «Защите поэзии» и продолжает: «Воображение – лучшее орудие нравственного совершенствования, и поэзия способствует результату, воздействуя на причину... Поэзия расширяет сферу воображения».   *
       «Поэты – непризнанные законодатели мира», – утверждает Шелли. В этой своеобразной декларации поэта выражена и цельность его мировосприятия, и его страстная вера в могущество поэзии, в которой, по его убеждению, полнее всего выражается духовная жизнь человека, его воображение, способность любить и творить. 
       Не признаны поэты как законодатели – этим миром, в котором Разум подменен здравым смыслом. Одна лишь поэзия и способна пробудить человеческий разум, освободить человека от рабства и возвысить дух. 
       Шелли говорит о том, что «язык поэта жизненно метафоричен, то есть он подмечает прежде неизвестные отношения между вещами и сохраняет их понимание, пока слова, выражающие их, не превращаются со временем в знаки определенного рода или класса мыслей, вместо того, чтобы запечатлевать образы мыслей в их цельности, и поэтому, если не появятся новые поэты, чтобы, обновляя, восстановить распавшиеся связи, язык умрет для всех благороднейших целей человеческого общения» .** (Выделено мной. – Я. П.). Стало быть, обновляя язык, расширяя его границы, поэт связывает явления и мысли, бытие и время воедино, поэт не только запечатлевает следы прошлого, но и провидит будущее сквозь настоящее. Вот почему Шелли заявил, что «поэты – учредители законов и основатели общества» .***
       Осип Мандельштам считал, что истинная «метафора есть метаморфоза». Таковы метафоры Шелли. Пение древних сосен на склонах Монблана помогает поэту услышать отзвук древности в настоящем, связать воедино цепь событий. Следы стихии, древних землетрясений говорят поэту не только о Могуществе и разрушительной силе природы – они «учат ум пытливый», помогают поэту в настоящем провидеть одновременно и прошлое, и будущее. 
 
Леса, поля, озера и ручьи,
Все, что на чудодейственной земле
Живет, и небосвод, и океан,
Гроза и дождь, и молния в ночи,
Землетрясенье, буря, ураган
И сон без сновидений в зимней мгле,
Объявший нерожденные цветы,
И робость грез, и хрупкие мечты,
Незримых почек яростный рывок
Из ненавистного оцепененья,
Пути людей, их смерти и рожденья,
Все, чем владеть могли б они, их труд, –
Всем существам, что дышат и растут,
Дано родиться и угаснуть в срок.
Однако недоступное, в покое
Живет Могущество от нас вдали,
И этот обнаженный лик земли,
И первозданность гор передо мною, –
Все учит ум пытливый. 

       Время и пространство – лишь точка опоры для воображения поэта, которое переносит его из одной реальности в другую. В лучших своих произведениях, так же, как и в этом стихотворении, Шелли свободно преодолевает границы времени и пространства, легко переходя от физического к метафизическому миру, неделимость которых он утверждает своей поэзией. Цитируя английского философа Ф. Бэкона, Шелли писал в «Защите поэзии»: «Поэт не только видит следы природы, оставленные на разнообразных явлениях мира, и не только созерцает настоящее как оно есть и открывает законы, по которым оно развивается, но сквозь настоящее поэт провидит будущее, а его мысли – это побеги, из которых произрастут цветы и плоды грядущих времен». ****

*   Шелли П.Б. Защита поэзии. //Литературные манифесты западноевропейских романтиков. М., 1980. С.331.
**   Shelley P.B. A Defence of Poetry.// Shelley’s Poetry and Prose. A Norton Critical Edition. /Donald H. Reiman and Sharon B. Powers, eds. New York.      London: 1977. P. 482. (Перевод мой – Я.П.) 
*** Shelley P.B. A Defence of Poetry.// Shelley’s Poetry and Prose. A Norton Critical Edition. /Donald H. Reiman and Sharon B. Powers, eds. New York. London: 1977. P. 508. 
****   Более подробно см. Ян Пробштейн. Романтики как предтечи романтизма. «Нетленная Вселенная явлений». http://7iskusstv.com/2014/Nomer5/Probshtejn1.php

                                                                                                                                                               

Из посмертных стихотворений, опубликованных Мэри Шелли в 1824 г.

К...

I
Как слово одно захватали –
Могу им играть ли?
Как чувство одно презирали –
Тебе презирать ли?
Надежда неверью сродни,
Участье жеманно,
Яви же мне милость, взгляни –
Твоя мне желанна.

II
Что люди любовью зовут,
Не жди – как дыханье,
Как небо, свободно от пут
Мое обожанье.
Стремится к грядущей звезде
Так мошка – едва ли,
Не дальше в своей высоте
От нашей печали.

                               1821


                Лодка на Серкио

Наша лодка заснула на тихой волне,
Паруса провисают, как мысли во сне,
Волны Серкио руль рассекает безвольный,
Доминик, наш моряк, ставит мачту и парус,
Налегает на весла, но она разоспалась,
Как на привязи зверь, неволей довольный.

Пепельное небо в догоревших звездах,
Тонкий лунный серпик поглощает воздух;
Нетопырь и сова сонно пролетели
К башне, к деревьям, в пещеру, в ущелье,
Росистые леса зажигает заря
И ручей под ними, а над ними скалы,
И пары клубятся, на солнце горя,
Апеннин сверкает снежное покрывало,
И зыблется дымка, в пещерах одета
Золотом воздушного зыбкого света. 

Всех на земле заря разбудила: –
Жаворонок и дрозд летят легкокрыло,
И ласточка вольно летит, паря, –
Песню молочницы, взмах косаря,
Утренний колокол и горных пчел.
Угасли в росистых хлебах светляки,
Мерцают, как свечки, вдали у реки,
Словно студент, свечу не поправив, ушел,
Жучок позабыл свернуть свой рожок,
На лугу сверчку отвечает сверчок.
Как от выстрела фермера стайка грачей,
Разлетелись страхи кошмарных ночей,
Из сознанья ночного, жертвы своей.

И всяк восстал, чтоб выполнить Его заданье,
Он миллионам начертал Свои пути,
Восстал Он, чтоб учить, а все – идти
К тому, пред чем бессильно знанье,
Восстали, чтобы горе превозмочь,
Чтоб страх перерастал в желанье. 
Но Мельхиор и Лионель уходят прочь,
Направив в сторону свои стопы
Подалее от озабоченной толпы,
Устроив дом под зеленеющим холмом,
Скрывавшим Лукку своим куполом-челом
От глаз ревнивой Пизы, чей зеленый блеск
Волнистой, словно озеро, равнины
Вокруг холма, полей, болот неспешный плеск,
Как острова, на горизонте Апеннины
К безмерной сини между облаков
Взметнули белизну своих снегов. 

«О чем в зеленой бухте сонный челн
Мечтает на плаву средь зыбких волн?»
«Коль утренние сны и впрямь правдивы,
Он видит сон о том, что мы ленивы,
О том, как много миль он мог пройти
По солнечному водному пути».

«Не беспокойтесь, – Лионель сказал, –
На ветер положитесь, ветер стал
Крепчать – он быстро нас перенесет
Туда, где тополей верхи средь вод
На фоне легких облаков летят,
И звезды наше возвращенье озарят
В ночи охотнее, чем поутру.
Как волосы свистят у Доменико на ветру,
О чем поет окрепший бриз, не разберу» –

– Да всё о нас, о нашей лени, –
Сказал нетерпеливо Мельхиор, –
Испытываем лодки мы терпенье
И топчемся на месте до сих пор,
А быть могли черт знает где», – и он тираду
На тосканском трансальпийском отпустил,
Что делла-крусканца и вовсе бы убил» …
…………………………………………..
Но Лионель, плетя словеса еле-еле,
Ему ответил. Мельхиор в сердцах: «Ей снится, –
Воскликнул он, – что мы в постели,
Вдохнем же душу, сердце в лодку, птицей
Как за голубой голубок пусть мчится».
………………………………………….

«Балласт за борт! Продукты
Уложишь в кормовой рундук ты».
«Быть может, опустить бочонок ниже?»
«Нет, хорошо, не надо. Ну иди же». 
«Бутылки с чаем (дай пучок соломы)
На мачтах паруса взвились,
И, вспоен солнцем и росой,
Смеется юный свежий бриз;
Валы клокочут за кормой,
С теченьем Серкьо спорит челн,
Несется средь кипящих волн,
И вдруг затихнув, как во сне,
Он повисает на волне…
В горах берущий свой исток,
С порогами, камнями споря,
Горячий, бешеный поток
Несется, устрашая море,
Улыбкой утренней полны,
Клокочут, вьются буруны,
Свет расколов спокойный дня
Колонной бешеной огня. 

А Серкио летит, крутясь, вперед,
Меж Рипафратты мраморных преград,
Где сгинут волны в бездн ужасной пасти,
Так умереть. Поаккуратней надо бы нести;
Такие летом в Итоне после шести
С редиской, булочками, яйцами вкрутую,
В карманы втиснув, шли из дома
И до восьми кутили мы напропалую,
На краденом расположившись сене,
Под сводами деревьев пировали, –
Прогалинами фермеры их называли,
А мы беседками уединений, –
В аллее сводчатой гуляли». 
………………………………………….
С бутылкою в руке несмело,
Как будто бы решалось жизни дело, душа оторопела,
Встал Лионель, но Мельхиор прикрикнул снова:
«Сядь у руля! Крепи тот парус! Всё готово!»

Цепь выбрана, полны зарей,
любовник был бы рад
В объятиях непреходящей страсти,
Отроги сверху нависают гор,
Но Серкио рассек преград порог
И полон сил, он рвется на простор.
Кристальный мчится средь равнин поток,
Несется изобильная волна
К подножью Арно дань свою несет
Обильную пшеницы и вина,
Чтоб пробиваться средь пустынь, болот
Тлетворных, чахлых сосен и тумана
И мчаться к Океану. 
                                       1821


                            Музыка
1. 
Божественной музыки стражду давно,
Душа, как цветок, от жажды томится,
Пусть звуков волшебное льется вино,
Серебряным ливнем нот вереница,
Я дождя жду, устав, как равнина без трав,
Задыхаюсь, пока не услышу октав. 

2. 
К источнику сладостных звуков припасть
О, дайте еще – я жажду и пью,
Ослабит колец пусть ужасную власть –
Сдавившую сердце змею;
Пусть освобождение даст каждой вене,
Ума и сердца пусть стихнет томленье.

3. 
Так увядшей фиалки благоуханье
Вьется над кромкой серебряных вод, 
Зной сгубил, осушив ее чашу, – в тумане
Утоления жажды она не найдет,
Пусть фиалка мертва, аромат, как дыханье,
На крыльях ветров над лазурью плывет.

4. 
Тот, кто из чаши волшебной до дна
Напиток игристый и пенистый пьет 
Чаровницы Великой, – как в чаре вина,
В поцелуе любовь неземную найдет.  
                                                    1821