Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Связь времён 10 выпуск- КАЦОВ, Геннадий

О ПОЛЕ, ПОЛЕ, КТО ТЕБЯ УСЕЯЛ ГРАБЛЯМИ…


                     *  *  *

прижаться поплотнее и заснуть,
и видеть сны, один другого лучше,
и это тот невероятный случай,
когда двоих благословляет путь

когда нет ни претензий, ни обид,
есть только сон, верней – его идея,
и самый первый, безответный «где я?»,
среди вопросов даже не стоит

есть смысл у жизни и, возможно, в нём,
как и у сфинкса, неземная тайна,
и одному познать её – летально,
но редко повезёт познать вдвоём


                             *  *  *

я открыл эту книгу и не мог оторваться,
никогда ничего не читал я прекрасней:
жёлто-красный пейзаж украшал в ней палаццо,
в нём кипели вовсю итальянские страсти

в нём играли на лютне, по утрам громко пели,
исполняли, похоже, любые капризы.
пальма лезла в окно, распустив свои перья,
и под ветром солёным росли кипарисы

уходила к прозрачному морю аллея,
по волнам плыл осенний кораблик бумажный
и на парусе буквы размокли, алея,
что жильцам из палаццо, видно, было не важно

в этой записи – текст заключительной части,
и к двери подбегает в слезах героиня,
но финал всё не может без текста начаться –
он уплыл. он на дне. нет его и в помине

и закрыть ты не можешь эту книгу – и словно
ты в ответе за то, что с тобой не случилось,
ибо видел тот парус, но не можешь ни слова,
даже крошечной буквы припомнить не в силах

ты уже не читатель, и навязан сюжетом,
как дурной бесконечностью, верою в Бога,
неизбежный мотив: что найдется на этом
белом свете лист белый для них – с эпилогом.


                              
                                    *  *  *

I.
моросило, и дождик, слегка приперев меня к стенке, ругался
незлобливо, стилистикой чуткой на завуча школы похож:
«хоть бы слов про запас накопил, или нажил иное богатство –
столько лет на земле голытьбой всё живёшь, и живёшь, и живёшь

ведь, бывало, идёшь без плаща, хоть весь день выпадают осадки,
разбухает ботинок и трёт, ахиллесову стиснув пяту –
ты и насморк обычно не ловишь, и взятки всегда с тебя гладки
(так, промокнув по эту, надеются всё же просохнуть по ту)

так живёшь, словно нет ураганов,
торнадо, циклонов сезонных,
атмосферных давлений – зачем тогда выдуман метеозонд?»...
на мозги дождь всё капал, и я,  
раскрывая под ним чудо-зонтик,
отвалил: кто представить бы мог, что таким покоряется зонт

я по лужам пошёл, уходя в глубину – по колени, по пояс,
опускался по горло, тонул, выдыхал их серебряный ил,
а на дне поджидал вечный дождь, как
 всегда, обо мне  беспокоясь,
на молчанье моё безнадёжно бубня: «хоть бы слов накопил!»


II.
я встретил ангела – он был,
как и положено, хранитель:
не то, что он меня любил,
скорее, был меня любитель

«куда деваться?! – он сказал, –
теперь тобой я обнаружен,
теперь давай – базар-вокзал,
я для того тебе и нужен

вот, - говорит, - беда лиха
начало: «жил я по понятьям...»,
а если можешь, то в стихах
давай, чтоб слушать поприятней

мол, шёл по жизни не спеша
к киоску, вроде «соки - воды»,
хоть пива жаждала душа
и к виски звал инстинкт свободы

держал, бывало, долото
в одной руке, в другой – стамеску,
не представляя, что есть что, 
ориентируясь по месту

да, жали джинсы, тёр сапог,
носил костюм не по сезону;
всегда стремился, видит бог,
но не пошёл в жидомасоны

из пункта б до пункта а
вела судьба по скользким крышам –
открытым космос был всегда,
но так в него ты и не вышел

ну, и т.д., – он завершил,
мой ангел, спич, и вытер лоб свой,
весь, от затраченных им сил,
пунцовый, как варёный лобстер

– примерно, так, - он подтвердил,
что речь свою вполне закончил,
одернул ангельский мундир:
– теперь продолжи, если хочешь…»

– да всё, похоже, зашибись, –
талантлив, краток и рассеян
я был; затем мы разошлись
на все четыре... он – на север

хоть столько лет с тех пор прошло –
я снова повторю, и снова:
как, всё-таки, нам повезло, 
что он не дал сказать мне слова


                           *  *  *

распался неба пазл, и из пробелов массово
просыпались дождинки импрессионистовые:
днём мокрый тополь отдан буйству красок масляных,
хватаясь кроной в панике за кисть неистовую

везде теперь идёт игра на понижение,
лист падает и каждой веткой это выстрадано:
деление в таблицах вместо умножения,
в чём виноват тот, для кого всё это выстроено

похоже, память чья-то одиноко пятится,
спиной входя и все твои черты осваивая –
и, водолей, ты наблюдаешь, видно спятив, как
плывёшь в декабрь по эту сторону аквариума


                          *  *  *

о поле, поле, кто тебя усеял граблями?
неотвратимо разбиваешь лоб до крови:
встаёшь с утра – и будто бы тебя ограбили,
ложишься спать – так, словно ты во всём виновен

валить отсюда нынче некуда, а надо бы –
ужасный век, бездарно шулерское племя:
власть отвратительна, как руки губернатора,
которому вручают статуэтку «эмми»

грядущее страшит и, заполняясь шивами
на месте памятников бывших, шестируко –
фальшивы воздух, площадь, сми давно фальшивые,
все эти, связанные круговой порукой

ну что ж, приятель, никуда теперь не скроешься:
мы список кораблей прочли до середины,
а надо было б весь – до слепоты, до пролежней
зубрить, чтоб не позорить здесь свои седины

пойдём, куда глядят глаза, а это, вроде бы,
не то, чтоб близко, но теперь и недалече...
жизнь – не обман с чарующей тоской, а родина
живущих, то бишь тех, кто ею покалечен


                              *  *  *

женщина в прозрачном платке и цветном сари, –
что ты знаешь о домашнем борще и сале,
о среднерусской возвышенности и вековом запое,
о двух германиях и между ними заборе,
о кенгуру в австралии отстраненной и там же эму

здесь должна быть пауза на коммерческую рекламу
о том, как тяжело живётся в камбодже имаму

что ты знаешь, женщина в сари и прозрачном платке,
о странных странах магриба и пустынном песке,
о свободной либерии для несвободных людей,
о правилах, коим должен следовать иудей,
о солидарности, чью соль воспели мицкевич и лем

здесь должна быть пауза сразу для нескольких реклам
про шведскую мебель ikea и тибетский храм

что ты знаешь, женщина в платке и прозрачном сари,
о ватикане и святейшем католическом сане,
об италии, по форме похожей на твой сапожок,
о стране восходящего солнца, неостывающей, как ожёг,
о брекзите, против которого нет приема

на этом месте должна быть короткая реклама
об опасности загрязнения мира виртуальным спамом

что ты знаешь, женщина, про сари и цветной платок,
про венесуэлу, которой правит непонятно кто,
про сша – к ним не подобрать совершенного вида глагол,
про бразилию, где полно обезьян и игроков в футбол,
про нескандальную канаду и профессиональный ее хоккей

здесь должна быть, опять же, реклама – хоть убей,
не вспомнить, о ком, хотя скорее всего о ней

о женщине в цветном сари и прозрачном платке,
идущей к гангу – самой мирной в мире реке:
мы сядем на ранний пароход, освещаемы сми,
и отправимся долго бороться во всем мире за мир,
за братство и равенство разных, несовместимых стран

на этом месте должно быть столько реклам,
что никакого места ни им не хватит, ни нам:
ни на суше, ни на воде, ни в том мире – неизвестно где


                                *  *  *

школьницы проходят, от смеха давясь
ветер над кульком демонстрирует власть
жизнь светофора удалась

двоясь в витринах, машины плывут
ты другим не узнаешь себя наяву
в снах тебя иначе зовут

кончился завод у водосточных труб
вслух, в безмолвие: «В порошок сотру», –
снег выпадает к утру

выпадает «к чему замерзает вода?»
и столбам зачем, цепляясь за провода
идти неизвестно куда

мойра, кидай! покидай в конце
виснет морщинами смех на лице
кто там стоит на крыльце?

до фонаря улице, куда ты и с чем:
в глазное яблоко заползает, как червь
и веко моргает вотще


                               *  *  *

на вспаханном небе сугробам лежать до весны,
уж все адреса улетели с почтовых конвертов:
ещё – полбеды, но уже задубели под ветром
пропавшей отчизны пропавшие с нею сыны

в бушующем зеркале тонет бумажный баркас,
и если волну приподнять быстро пальцами с краю,
то видно, как часть отражений под ней умирают,
а часть под неё в этот час переходит от нас

нас нет в пене прошлого, в будущем нет нас на дне,
мы в памяти чьей-то зависли, подобно полёту,
и если в нём что-то случится с последним пилотом,
с последним мотором, то это по нашей вине

последний готов я отдать, после выбитых, зуб,
что брызгами шторм завершится зеркальных осколков,
но скоро ли будет, и будет летально насколько, –
когда год за годом по минному полю ползут


                   *  *  * 

опять рассвет, и некому помочь:
враги луну упёрли – до заката,
тиха была украинская ночь
(убитых только тридцать три солдата)

на лобном месте вешают детей –
какое утро без стрелецкой казни,
и бодрый выпуск свежих новостей
о западных расскажет безобразьях

по ком звонит их колокол «дин-дон»,
к чему электорат их призывают?
пусть тех, кто возглавляет вашингтон,
собьёт вагон столичного трамвая

в дамаске тоже утро, и оно
не для павлинов – для дамасской стали:
«бук», «тополь», «буратино» – на панно
из местной флоры, как родные стали

кореец чон кин, из тувы сержант,
стоит у баллистической ракеты,
с утра он на посту – всея гарант
от мирного процесса до победы

кого-там-нет – идут в свой правый бой
по континентам, городам и весям:
командующий, прапор, рядовой –
в одном ряду, в большой упряжке вместе

впадают по пути в законный раж:
по-нашему, по-флотски, по-советски…
и варварство стихи писать сейчас,
когда по новой строится освенцим


                    *  *  *

нам почти ничего не достанется
на пиру,
дом стучит, обезлюдевший, ставнями
на юру
и сосна одиноко на севере
ворожит –
ты не умер, ты где-то на сервере
вечно жив

птицы счастья летают, заразные,
боже мой!
здесь остались – и юг не порадуют,
даже моль;
хорошо, если тест положительный,
либо – нет:
по ночам ходят два небожителя
в интернет

раздеваются, радостно чмокают,
чтоб не спать,
своё дело раз сделают мокрое –
и опять,
страсть при этом вполне наблюдается:
стоны, гам...
а зародыш затем появляется
в инстаграм

там рожают детей немучительно –
фотошоп
их обучит всему без учителя
нагишом,
и гордясь своей девственной плевою,
сын адам
говорит: «я не дам быть под евою!» -
и не дал


                                *  *  *

I.
всё хорошо: досрочно убран урожай с полей,
в жнивье вороны каркают во всё воронье горло,
к зиме все умерли – шекспир и тютчев, фет и лем,
и марадонна, но живее всех живых пеле
и дело по защите окружающей среды ал гора

в термометре всё меньше ртути, кальция – в костях,
на среднем западе паршиво-средненько живётся:
последний диктор был убит в последних новостях,
полонием полоний полон, пуст имперский стяг,
из всех искусств для нас всего важней сегодня «воццек»

картина маслом: на отшибе дивный белый дом,
к нему кто только ни ползёт, давя мослами травы,
кристина-инвалид оторвалась от всех с трудом,
стих в ожидании электорат – сто метров вправо,
ещё чуть-чуть, ещё совсем немного... к миру славы

в столице праздник, и в провинции не кончен спирт,
всё хорошо: по внутренностям птиц авгур гадает,
но есть ли разница, когда зимой правитель спит,
кому – коронавирус, а кому – банальный спид?
свободный выбор твой: чем предстоит тебе страдать годами?

II.
всё хорошо! одно из двух:
всё хорошо – и всё не очень,
а третьего нам не дано,
от третьего совсем в го@но
всё превращается, дружочек,
но не хочу об этом вслух

как всё прекрасно! даже так:
всё восхитительно прекрасно
и лучше будет через год!
нас будущее с тортом ждёт,
и чтоб свеча в нём не погасла –
работает свечной завод,
и мир спасёт любой пустяк

вольготно дышится, легко!
куда, казалось бы, приятней,
но есть ещё потенциал:
себе судьбу ты выбирал –
теперь торчи в её объятьях,
за это ведь голосовал:
ты в светлом будущем, приятель,
где что ни выстрел – в молоко

какое счастье в ноябре
шуршать листвой, скрипеть подошвой,
вдыхать всей областью подвздошной
вокруг парящую лазурь,
не думая, какая дурь –
их планы, от которых тошно,
их митинги в формате зум,
не образ их, скорей, обрез,
несущий боль, точнее – бред

иди к ручью – ручей журчит,
и птицы, лучшие врачи,
над ним щебечут, их послушай:
гармонией поверь и душу,
и тело – иль одно из двух,
плюс алгебру – ей вторит вдруг
фольклорная в часах кукушка…
а схватят, ведь у стен есть уши
и для ареста – сто причин:
не верь, не бойся, не проси


                  *  *  *

наше время, похоже, такое
и такая, похоже, страна,
что нам снится возможность покоя
и свобода в коротких штанах

там, где родина – там и чужбина,
там же мэри в томатном соку:
то березу поёшь, то рябину
заломаешь на полном скаку

дивный край, где ничем не рискуя,
в конституции веришь азы –
оттого всё зависит, какую
ты таблетку кладёшь под язык

с кем идёшь мирным маршем протеста,
кто иголку припрятал в яйце –
не во всяком туннеле есть место
для известного света в конце

выйдешь в поле – пустынно и жутко,
и в окопах пока никого:
улетают осенние утки –
видно, время писать некролог

одиночество сельского тракта
упокоит души скорбный пыл
(если знаешь, что мирный наш трактор
рядом в лесопосадке застыл)

самокрутку закрутишь, как надо,
и, считая воронки в пути,
усечёшь, что они от снарядов,
то бишь бой мог недавно пройти

и война, вроде, начата, только
ты не в курсе, и здесь тишина,
как в гробу, как в застывшем потоке,
где встречаются все времена

и ты словно идёшь полем битвы,
в кулаки крепко пальцы сложил,
не поняв: ты один из убитых,
хоть по виду пока ещё жив


                     *  *  *

я ходил драить медные трубы,
в коих соль иерусалима,
и врагов по течению трупы
проплывали годами мимо

выбирался из битв побитым,
уклонистом сползал с уклонов,
но не с теми бывал открытым,
что случается с переломом

не сидел, не имел, однажды
в полночь перелетел границу,
из возможных замочных скважин –
попадал ключом в единицы

путал слово, бывало, с делом,
не владел, не стрелял в затылок,
уходил к непорочным девам
от порочных, в страстях постылых

что сказать мне о жизни? – на нервах, –
как всплакнула одна из шпротин,
захлебнувшись маслом в консервах;
и соседи были не против

не подписывал, не причастен,
не марал на полях страницу...
заслужил, может, этим счастье –
после жизни вновь не родиться