Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

2017-МЕЛЬНИК, Александр

                           *  *  *

окна мои перекрыты железной решёткой
прежний хозяин боялся воров не иначе
я как орёл молодой то текилой то водкой
греюсь в темнице сырой где живу и батрачу

трачу свободное время на странное хобби
складывать в столбик слова безо всякого проку
лишь для того чтобы падкой до ласки зазнобе
было желанней со мной предаваться пороку

préliminaires amoureux благозвучные рифмы
дождь или снег за постылой решёткой неважно
я продаю по завышенным втрое тарифам
несколько строк ради ночи безумной и бражной

то ли тюрьма то ли ад если что и осталось
светлого в полуподвале почти что землянке
это доверчивых губ неизбывная алость
и прикипание к душеспасительной пьянке

окна мои перекрыты железной решёткой
господи замысел твой как всегда гениален
уединение с водкой пером и красоткой
станет магнитом для библиотечных читален

бродит снаружи по диким краям заграницы
чудище обло озорно черно стоголово
но от него защищает меня с озорницей
оберег мой вдохновенное русское слово


                 Бабье лето

В погожий день стихи писать негоже –
приятней лечь на жухлую листву
и, отпустив наскучившие вожжи,
смотреть без задней мысли в синеву.

Есть мало дел банальнее на свете,
чем пиво дуть, на локоть опершись,
и рифмовать муру о бабьем лете
с намёком на сгорающую жизнь.

Нет, я не Байрон, я другой мечтатель,
красивости сметающий с пути.
Но боже мой, как смерть всегда некстати,
как пахнет гнилью золото в горсти…



                      *  *  * 

За Великой Китайской стеной,
где Конфуций поёт под сурдинку,
ночь пронзила меня тишиной,
показалось вдруг небо с овчинку –
я проснулся, а ты не со мной!

В тесной фанзе отрезом фанзы
вытер пот, приподнялся на локте –
в отголосках прошедшей грозы
точит время о дерево когти
да сидит на быке Лао-Цзы.

Сколько раз я тебя покидал
ради битвы с каким-нибудь Римом –
ослеплённый любовью вандал
с неоседлой душой пилигрима,
менестрель, Калиостро, Дедал.

Не привык поворачивать вспять,
но, друзья, не поймите превратно –
я из фанзы опять и опять
в сонный Льеж возвращаюсь обратно
целовать непослушную прядь.




                     *  *  *

Дрозды – они и в Бельгии дрозды, 
поют себе на птичьем эсперанто
отрывки из «Кармен» и «Иоланты»,
не требуя награды за труды.
Под вечер успокоилась жара,
весь день с ума сводившая прохожих.
Пора б дождю пролиться, но похоже,
что затянулась в облаке дыра.  

Сбивая с ритма слаженную трель,
собачий лай доносится с балкона.
Месьё Персей клянёт свою Горгону
за то, что пережарена макрель.
Струится ночь – сказал бы стихоплёт, –
уже умолкли птицы и собаки.
Ещё чуть-чуть, и в зыбком полумраке
бес под ребром неспешно оживёт

в месьё Персее и других месьё,
неважно – молодых или не очень,
заволокёт задумчивостью очи,
на вспыльчивых нагонит забытьё,
и каждый трезвый снова будет пьян
Горгоной ли – женой змееволосой,
Сиреной ли – бедой сладкоголосой, –
затем, что бесом правят Инь и Ян.

  
                                       *  *  * 

В этом доме, – хрипел Батый, – как в могильном склепе.
Отдохнём на женских пупах и вернёмся в степи,
в чуткий сон ковыля,
где под синим бездонным небом поставим юрты,
поразив полонянок походным своим уютом –
пусть пекут кренделя

да рожают готовых на подвиги джиганхиров,
русских лучников, нукеров, темников, рэкетиров,
перенявших навек
чингизханов завет идти к последнему морю.
Пусть рождают свою Азиопу, которой вскоре
выходить на забег. 

Вижу: ушлую власть крестом наставляет пастырь,
«Золотая Орда» называется их блокбастер,
мой же кыивский дом
разрушают потомки юных рабынь-урусок,
ибо мстителен царь их, а круг прозорливых узок – 
выбит метким кнутом.


                        прогулка

покрывшаяся чёрно-белой рябью
река как будто двигается вспять
уставший день идёт походкой крабьей
в свою лачугу чуточку поспать

гуляка-ветер всласть похулиганив
притих у доброй липы на груди
над ними месяц белым ятаганом
прокладывает райские пути

случайный червь эпохи голоцена
далёкий отблеск божьего огня
я на краю вселенской мизансцены
слоняюсь в парке на исходе дня

бродить бы век вдоль этой тихой речки
вдали от ратных дел и женских чар
считать в уме мушкетные осечки
совсем забыв что я не янычар

парить над необструганностью мира
над дикостью и шустрой кутерьмой
потом спуститься с ловкостью факира
и возвратиться к ужину домой