Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Связь времён 10 выпуск-Переводы Ивана ЕЛАГИНА

Переводы Ивана ЕЛАГИНА

Из английской поэзии:

МАРИАННА МУР (Marianne Craig Moore, 1887 – 1972)

                                     ЛИЦО

Нет, не ветрена я, не свирепа,
                                              не надменна и не язвительна,
не ревнива, не суеверна, и не полностью отвратительна.
Изучаешь, и все изучаешь лица выраженье,
но, с отчаянья и раздраженья,
хоть в тупик не зашла,
а разбила бы все зеркала!

А ведь только к порядку любовь,
                                  только пыл с простотою без грима, 
при пытливом вниманье в лице – 
                                                 вот и все, что необходимо!
Есть немногие лица – одно или два, – иль одно,
то, что памятью закреплено, – 
что должны для души и для взгляда
оставаться отрадой!


                     МОЛЧАНИЕ

Отец мой говорил: "Большие люди
всегда приходят в гости ненадолго",
и потому нет надобности им
показывать лонгфеллову могилу
иль Харварда стеклянные цветы.
Они уверены в себе, как кошка,
добычу уносящая свою
в укромный уголок; а хвост мышиный,
как обувной шнурок, висит из пасти.
Порою одиночество им любо.
Порою, речью восхитясь, они
лишиться могут сами дара речи.
Глубоким чувствам свойственно молчанье.
Нет, не молчанье, сдержанность скорее.
Он не кривил душою, говоря – 
"Ко мне домой входите, как в трактир!"
Трактиры не являются жильём.


ЭДВАРД ФИЛД (Edward Field, 1924, Бруклин, Нью-Йорк)

                            НЬЮ-ЙОРК

Я живу в прекрасном месте, в городе –
люди приходят в изумление,
когда им говоришь, что ты там живёшь.
Люди говорят о наркоманах, нападениях, грязи, шуме,
полностью забывая о самом главном.

Я говорю им, что ад – там, где они живут, 
в краю замороженных людей.
Они никогда не думают о людях.

Дом мой, я изумлён тем, что меня окружает,
это тоже одна из форм природы,
как те парадизы из деревьев и трав,

но это человеческий рай,
населённый преимущественно нами, людьми, –
хотя благодарение Богу
                за собак, кошек, воробьёв и тараканов. 

Это вертикальное место столь же не случайно,
как Гималаи.
Городу нужны все эти высокие дома,
чтобы вместить туда гигантскую энергию.

Ландшафт гармонически распределяется.
Знаем ли мы об этом иль нет, 
                                        но мы выполняем Божью волю –
где я живу – улицы впадают в реку из солнечных лучей.

Ни в одном месте страны – люди
так не показывают, что они чувствуют:
мы ни в чем не притворяемся.
Посмотрите, как ньюйоркцы
идут по улице. Их походка говорит:
мне все равно. Надо иметь немало нахальства,
чтобы, не стесняясь, жить своей мечтой, 
                                                                 своим кошмаром.
Но никому нет дела, никто не смотрит!


ЮДЖИН ФИЛД (Eugene Field, 1850-1895)

КОГДА ГОД СТАРЕЕТ

Когда приходят зимы 
И старятся года,
О как невыносимы
Ей были холода.

И ласточек, бывало,
Следит она полет,
И тяжело вздохнувши
От окон отойдёт.

Когда ж ложился ломко
На землю бурый лист,
И слышен в дымоходе
Тоскливый ветра свист,

Так озиралась дико,
Что лучше б не смотреть,
Испуганная птица,
Попавшаяся в сеть!

О прелесть голых веток,
Что сплошь в снегу ночном
Касаются друг друга
И ходят ходуном!

Но шум огня в камине,
Но шубы теплый мех,
Ее душе казались
Прекрасней веток всех.

Когда приходят зимы
И старятся года,
О как невыносимы
Ей были холода.


ЭДНА МИЛЭЙ (Edna Saint Vincent Millay, 1892-1950)

                               RECUERDO

Мы были очень усталые, нам было очень приятно –
Мы целую ночь на пароме катались туда и обратно.
Было светло и голо, и пахло, как пахнет в конюшне –
Но мы над столом склонялись, 
                                          в огонь мы смотрели дружно,
Лежали под лунным светом высоко на косогоре...
А свистки над водой раздавались, и стало светать уже вскоре.

Мы были очень усталые, нам было очень приятно –
Мы целую ночь на пароме катались туда и обратно.
Ты закусывал яблоком, я – грушей жёлтой и сладкой,
Мы по дороге где-то купили их два десятка.
А небо серело, и ветра ворвалась струя ледяная.
А солнце – ведёрко с золотом – всходило, капли роняя.

Мы были очень усталые, нам было очень приятно – 
Мы целую ночь на пароме катались туда и обратно.
«Доброе утро, мамаша!» – мы сказали старухе в шали.
Утреннюю газету мы купили, но не читали.
Взяв груши, она всплакнула: «Господь сохрани вас, детки!»
И мы все деньги отдали ей, зажав на метро по монетке.


АРЧИБАЛД МАКЛИШ (Archibald MacLeish, 1892-1982)

                  АМЕРИКАНСКОЕ ПИСЬМО

Вот, вот она – наша страна, вот – наш народ…
Вот она – ни страна, ни раса. Здесь должны мы собрать
Урожай для души, пожиная ветер в траве:
Здесь должны мы есть нашу соль, не то наши кости зачахнут.
Здесь нам жить, если стать не хотим мы тенями.
Это наш род, хоть без роду и племени мы, хотя
Не окружают нас древние стены и голоса.
Вот она – наша страна, древняя наша земля,
Почва сырая, пришлые люди, смешенье кровей,
Ветер, чужие глаза, переменчивость сердца.
Этого мы не оставим, хотя старики нас зовут.
Это – наша страна и земля, наша кровь, наша плоть.


           ДОПОЗДНА В ПОСТЕЛИ

Ах, если бы хорошую жену!
Подолгу б в тёплой нежиться постели
(её теплом согретой) как струну
звенящую, жизнь ощущая в теле.
К её шагам внизу прислушаться порой,
когда она метёт сосновый пол метлой.
Вот стукнула окном на солнечный восход,
вот открывает – вот закрыла краны,
вот блюдцем брякнула, вот в чашку кофе льёт...

Лежать, вдыхая кофе запах пряный,
не думать ни о чем, а время пусть идёт...

То там, то тут её шаги,
там, где она тебя поцеловала – ещё болит твой рот.
Ты помнишь на краю постели блеск ноги,
потом с одеждой началась возня…

Лежишь и слушаешь – она снуёт как тень,
свой дом для нового приготовляя дня,
и для своей любви готовит новый день...

А ты лежишь,
ты ни о чем не думаешь,
глядишь на небо...


«НЕИСТОВЫЙ ГРЕШНЫЙ СТАРИК»

Любить, когда любовь уж не под стать годам!
Таков удел и мой, и Ейтса, и всех нас.
Но хорохорится стареющий Адам
И непристойный пыл выносит напоказ.

И все же в сумерках, в кустарнике сухом,
Где птица птицу кличет (о услышь
Крик горлинки!) – Есть что-то в крике том,
Чего вовеки ты ничем не утолишь.

Вот завершился день, и время ветру спать,
И ветр ни веткой, ни листвой не шелохнул – 
И все ж какая-то грохочет в море страсть,
Грохочет без конца!
                                   (О слушай моря гул!)
Быть старым для любви – и все ж хотеть... Чего?
Еще польстить себе и снова доказать,
Что зверь еще силен, что плоть жива его,
На пульсе стук копыт почувствовать опять?

Иль все-таки есть то, о чем и птичий крик,
И вечный моря гул, и похоть старика?
Все знают, но ничей не выразит язык.
Бывает ли любовь, 
Которую никак

Ничем не завершить? И понимает тот,
Кто страсть знавал, – что страсть вовеки не поймёт?
За невозможностью погнавшись, ни на миг
Не забывать о ней – вот твой триумф, старик?


ДЕНИЗ ЛЕВЕРТОВ (Denise Levertov, 1923-1997)

   ТРЕТЬЕ ИЗМЕРЕНИЕ

Кто мне поверит,
если скажу я: «Меня
взяли и вскрыли
от скальпа до паха,
а я осталась живой,
брожу, наслаждаюсь
солнцем и щедростью
всею земною». Быть честной
не так уже просто:
честность простая
ни что иное как ложь.
Разве деревья
в листве своей,
ветер упрятав,
не говорят шепотком?
Так измерение третье
прячет себя самое.
Если дорожный рабочий
камни ломает,
то камни есть камни.
Но любовь
ломая, вскрывает меня,
и живу я,
чтоб вымысел мой рассказать,
но не точно:
слова
все изменяют. Так пусть это будет
– под ласковым солнцем – 
вымыслом только,
пока я дышу
и поступь меняю мою.



СТЕНЛИ КЬЮНИЦ (Stanley Jasspon Kuniz, 1905-2006)


                                 ПОДСЧЁТ

Хвастливо начертал я на моей стене:
Любви, Имущества и Платы сторонись!
Всё ж в годы юности они достались мне
Почти что за гроши - ценою ста страниц!

И вот я в зрелости без приводных ремней,
Разбиты и потеряны трофеи.
Я лозунг мой опять пишу на стыке дней:
Изменчивость – Пускай, любой ценой, черт с нею!



ПОЛЬ ВЕРЛЕН (Paul-Marie Verlaine, 1844-1896)

   Из французской поэзии

Небеса над крышей
Синева. Покой.
Дерево над крышей
Шелестит листвой.

Благовест я слышу
Мирный вдалеке.
Жалобу я слышу
Птицы на сучке.

Боже мой, кругом он
Мир спокойный Твой.
Безмятежный гомон
Жизни городской.

Что же ты наделал,
Плачь теперь о ней,
Что ж ты с нею сделал,
С юностью своей.


Поэтические переводы были переданы Игорю Михалевичу-Каплану вдовой поэта, Ириной Ивановной Матвеевой. Еленой Ивановной Матвеевой, дочерью поэта, внесены некоторые уточнения в 2020 г.