Skip navigation.
Home

Навигация

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

2014-Виктор ГОЛКОВ

К 60-летию со дня рождения

*  *  *

Где   когда-то шел Христос,
Больше нет пустыни.
Гроздья виноградных лоз
И озера сини.

Где скрипел сухой песок,
И вилась дорога,
Лишь шоссе наискосок,
И не верят в бога.

Только вот душе больней
От твоих расчетов,
Жадный век, не надо ей
Кривды звездочетов.

Не горит она в огне,
Только жаждет чуда.
И не верит в глубине,
Что предаст Иуда.

*  *  *
Кипарисовая роща,
Ты усталая вполне.
На песке сухом и тощем
Ты покоишься во сне.

Ни пустыни и ни леса,
Лишь сплошная тишина.
И песчаная завеса
В желтый зной превращена.

Где молился древний предок
И глотал сухой кусок,
Я присяду напоследок
И закутаюсь в песок.



*  *  *
Шевельнулся в тебе абсолют,
Сквозь тебя поглядел по-иному,
Проскользнул по пространству сквозному
И рассыпался, словно салют.
Темных клеток таинственный люд
Не сумел починить хромосому.
И тебе, проходимцу босому,
О судьбе телеграмму пришлют.



*  *  *
В том зале, где тени скользят над паркетом,
блуждает мой взгляд по старинным портретам.
Слой лака покрыл, незаметен и тонок,
надменные лица панов и панёнок.
И я созерцаю спесивые позы
и скрытые в тонкой насмешке угрозы.

Луч вынырнул, как бы случайно, из мрака.
Охотничья нюхает воздух собака.
Узор на камзоле, колье и мониста
сверкают светло, равнодушно и чисто.
Нет, здесь ни один не слыхал, безусловно,
о сумрачной страсти и пытке духовной.

И вздрогнул я в страхе, почти суеверном:
так много знакомого в жесте манерном.
И я с удивленьем следил молчаливым
за этим лицом, притягательно-лживым.
А жадные губы, казалось, готовы.
шепнуть мне одно ядовитое слово.



*  *  *


Философия дна – ни излишеств,
Ни красот не приемлет она.
Чуждо напрочь знамение свыше
Философии дна.

Тяжело поводя плавниками,
Молчаливо глядят из окна
И беззубо сверкают очками
Обитатели дна.

Тишина.Только хрипы глухие,
Обжигающий свет.
Философия дна, ты – стихия
И последний ответ.


*  *  * 
Кончается прогулка в Никуда,
Дряхлеет оболочка понемногу.
А ты глядишь  на черную дорогу
И на тупик по имени «беда».

Вела тебя бездумная звезда,
И вот – ты приволакиваешь ногу.
Ты рад любому мелкому предлогу
Забыть о прошлом. Если можно – да.



*  *  *
Спасибо времени за то, что автоматной
строкой прошитый по-немецки аккуратно
в траву не падал я, убитый наповал.
За то спасибо, что я сам не убивал,

за то, что в руки мне никто оружья не дал,
в минуту слабости за то, что я не предал.
Спасибо времени за то, что лебеду
не ел я с голоду и не хрипел в бреду.

За то, что в камере под пыткой не скончался,
за то, что в полночь на осине не качался,
за то, что газовой отравы не глотал,
за то, что Родине изменником не стал.

Спасибо, мертвые, лежащие в могиле,
все те, кто сгинули, исчезли, не дожили,
перезабытые, зарытые во рву,
за то, что вижу я вот эту синеву.

За то, что та судьба, какая вас пытала,
меня колес четверкой в глину не втоптала.




*  *  *

Если ты обитаешь от Азии невдалеке,
Указательный палец почаще держи на курке,
Чтоб верней был прицел, хотя отроду ты - филантроп.
Здесь давно не работает метод ошибок и проб.

Здесь, как в джунглях, приемлют один только древний обряд,
И глаза налитые бессмысленной злобой горят,
Чтобы, тихо подкравшись, вонзить тебе в горло клыки.
И дрожат, как пружины, на черных щеках желваки.

Потому-то, приятель, скорей передерни затвор –
Это первое, дальше, ни с кем не вступай в разговор.
Так как нет в этом смысла, одни только глупость и вздор.
И внимателен будь, когда в черный войдешь коридор.



*  *  *

Мой организм, моя страна,
Где темные блуждают силы .
Гудит мотор и вьются жилы,
И сердца тенькает струна.

Моя страна, мой организм,
Хрипящий глухо, как пластинка...
Кто заведет твой механизм,
Когда сломается пружинка?

Никто. И если есть предел,
Тебе положенный судьбою,
И если вдруг водораздел
Пролег меж всеми и тобою.

Хоть сотню ангелов зови
С таблетками и кислородом,
Как кесарь, поплывешь в крови,
низложен собственным народом.



*  *  *
Сдавило землю костяком,
Она промерзла до средины.
И веток сморщенным венком
Обезображены седины.

Кусты, кусты, кусты, кусты
И сучья, острые как гвозди.
И нависают с высоты
Ворон чернеющие гроздья.

На стеклах ледяная пыль,
Как голубая поволока.
И выпучил автомобиль
Свое серебряное око.


*  *  *
Вернулись средние века,
вернулось время эпидемий.
И снова черная рука
Секиру занесла над всеми.

Секира, ты блестишь, остра,
Тебя затачивали боги.
И безнадежная пора
Застыла молча на пороге.

Природа борется со мной,
Меня болезнями пытает.
А я – я выкормыш земной,
Как всё, что в мире обитает.

Какой-то маленький штришок
Однажды выжить не позволит.
И бред про черный порошок
Мой раскаленный мозг расколет.

ГОЛКОВ, Виктор, Тель-Авив. Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишиневе в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Публикации в  журналах "22", "Алеф", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др., в альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии", "Всемирный день поэзии". Автор  шести поэтических сборников.