Лиана АЛАВЕРДОВА

             Когда-то нас вспомнят: мы пели

        Валентина Синкевич

       Валентина Алексеевна Синкевич прошла тяжелый путь, испытав много трагического. В шестнадцать лет угнана на работу в Германию... И навсегда разлучена с матерью и сестрой, которых горячо любила. Не сразу узнала, что погибла в оккупированном городе сестра, смертельно раненная осколком снаряда. Железный занавес оторвал Валентину Алексеевну от Родины, перерезал ее судьбу.  Написать родным она осмелилась только через год после смерти Сталина, не зная, что ни матери, ни сестры уже нет в живых.

       Родители Валентины Алексеевны вынуждены были скрывать свое дворянское происхождение: дед по отцовской линии был священником, по материнской – царским генералом. В далекой Украине, в городе Остре, семья создала свой мир, полный любви, где ценили музыку и литературу и воспитывали на гумманистических ценностях своих дочерей. Из родни – один из самых выдающихся русских эмигрантов в США Игорь Иванович Сикорский. Бабушка Валентины Алекссевны (по отцовской линии) была родной сестрой отца знаменитого авиаконструктора. Уютный мир детства был навсегда разрушен фашистской оккупацией, а затем насильственной разлукой с родными. Но как ни тяжка была разлука – возвращение в сталинский Союз было еще опаснее.  Сколько страхов и переживаний, душевных терзаний и слез! Только в 1950 г. Валентина Синкевич вместе с мужем и маленькой дочкой оказалась в Америке. Потом ее и других назовут эмигрантами второй волны. Эта волна прибила к берегам Нового Света и других, ставших затем друзьями, поэтов и писателей Ивана Елагина, Ольгу Анстей, Олега Ильинского, Николая Моршена, художника и эсссеиста Сергея Голлербаха. Плыли они на американском военном транспортном пароходе, названном в честь американского генерала Балу (C. C. Ballou). Могла ли предвидеть Валентина Алексеевна, когда плыла с Иваном Елагиным на одном корабле, что позднее их свяжет крепкая дружба, что она напишет о нем и о многих других писателях и поэтах по обе стороны Атлантики, что Советский Союз запустит Спутник, Америка загорится интересом ко всему русскому и как следствие – Валентина Алексеевна станет библиографом в библиотеке Пенсильванского университета? 

       Перемахнув через границы и барьеры на пути к Свободе, Валентине Синкевич удалось не отчаяться, не зачерстветь душой, а сохранить любовь к русской литературе и поэзии, тепло к людям и «братьям нашим меньшим».

       Эмигранты, приехавшие в Америку, бросаются в бой за достижением Американской мечты. На фоне оголтелого прагматизма и погоней за полезной информацией по поводу устройства на работу, открытия бизнеса, поступления в колледж странным представляется удел тех, кто продолжает писать стихи на русском языке в англоязычной среде, и, превышая всякую меру непрактичности, еще и возится со стихами других, публикуя их в толстых альманахах. По словам самой Валентины Алексеевны, 

       Татьяна Царькова заметила: «Явление В. Синкевич уникально для нашей культуры. Слияние потоков отечественной и зарубежной русской литературы, о насущности которого так много пишется и говорится сейчас, она давно осуществила в главном деле своей жизни — во «Встречах». Из-под ее пера вышли десятки рецензий, очерков, эссе, воспоминаний, посвященных американским и русским поэтам».

                                                                    («Звезда», 2001 г.)

       Входя в число реципиентов великодушных хлопот Валентины Алексеевны, неутомимой составительницы альманаха «Встречи», я бы не взялась писать о ее стихах, если была бы движима только благодарностью. Напротив, в данном случае я была рада прекрасному поводу – девяностолетию нашей героини, чтобы написать о стихах почтенного матриарха эмигрантской поэзии, принадлежащих к разряду произведений, в которых «дышит почва и судьба».  

       Муза Валентины Синкевич   связана с русской культурой не только языком, но и кругом образов, тематически. В Ньюарке, Нью-Джерси, она размышляет о выставке, посвященной царской семье, и мысли ее горьки:

       Или поэтесса задается вопросом о том, о чем писал бы Гумилев в Нью-Йорке, и приходит к выводу, что он «пел бы Запад – солнечный, дикий,/каньонов драконьи хребты,/и стрелу, пущенную рукою/смелой, и злые глаза...»

       А каково вам такое начало стихотворения, простодушно-деревенское?

Вот уже июль на исходе.

       Далее в том же стихотворении – речь уже о небоскребах, о «тяжелых филадельфийских реках».  И то же переплетение двух культур, хотя бы в таком стихотворении:

       Во всей поэзии Валентины Синкевич чувствуется ее укорененность в здешней, американской почве. Она откликается на самое больное и трагическое:

(«Школьные убийства»)

Или:

(«11 СЕНТЯБРЯ»).

       А то и на светлые и радостные события, как например, на празднование Дня независимости:

(«Фейерверк»). 

       Для Валентины Синкевич Россия и Америка неразрывно связаны и сплетены в сознании и в душе. Оттого и калифорнийские «холмы горят золотыми насквозь соборами» (Цикл «Сентябрь в Калифорнии»).

       Америка присутствует в стихах Валентины Алексеевны не только тематически. Замечено не только мной, что муза Валентины Синкевич испытала на себе влияние американской поэзии. Отсюда нередко меняющийся размер и схема рифмовки, даже в пределах одного стихотворения. Даже синтаксис стихов несет на себе печать влияния английской речи:

(«День Благодаренья»)  (Выделено мною – Л.А.)

       Обилие притяжательных местоимений создает впечатление, будто стихотворение переведено с английского. Что ж, сам Бродский вводил английский синтаксис в русский язык играючи: если уж волна, то «набегая на» («Итака»). Волна английской поэзии набежала на море русской, и как тут устоять, особенно если живешь в английской языковой среде?

        Поэзия Валентины Синкевич чутка к изобразительным красотам, исходят ли они от природы или от кисти Мастера, идет ли речь о городском пейзаже или о портрете, созданном великим Леонардо. Стихотворение «Портрет» написано в форме монолога старинной модели, изображенной на картине. Женщина с картины, насильно вписанная в тяжелую раму, жива, но обречена на молчание, а та, с кого она списана, давно мертва. Стихотворение строится на известном парадоксе искусства: пусть художник был лжив и жесток, пусть он заслуживает кошмары, предрекаемые ему дамой на портрете, пусть она заснет, хотя б и навеки, но созданное им «живее всех живых», оно бессмертно, на радость или на беду...  

       В некоторых стихах прямота поэтического высказывания обезоруживает... 

(«Ослик»)

       Самые лучшие, на мой взгляд, стихи Валентины Синкевич исповедальны... Вот стихотворение «При свете лампы». В нем и отсылка к детству, и разговор с любимым человеком, и весь привычный мир дома поэтессы, где ночами шепчутся картины, фамильные образа, любимые книги, домашние питомцы, война, судьба. Воспоминания и страхи, сны и реальность. Туда вместилось многое, словно в тесном доме, где «находят приют звери и люди». Почему-то вспоминается дом Волшебника в «Обыкновенном чуде» с разрисованной стеной, где все не случайно и связано в крепчайший роковой узел. Несмотря на беспощадность освещения, не все в нем понятно и очевидно. И, как бывает во сне, не все можно объяснить. И, как бывает при чудесах, объяснений и не нужно. Всего восемь строф, вмещающих судьбу. Не могу отказать себе в искушении и потому приведу стихотворение полностью.

 Итак,

в которых столько неправды, красивой неправды о тебе.

      Что можно добавить к этому торжественному аккорду?  

       А ничего! 

                Н ью-Йорк                  25 июля 2016 г.