2016-Ирина МАШИНСКАЯ

Выпуск 11-й, 2021

Выпуск 10-й

Выпуск 2017-го года

Выпуск 2016-го года

Специальный выпуск - к 90-летию Валентины Синкевич

Выпуск 2015-го года

Выпуск 2014-го года

Выпуск 2013-го года

Выпуск 2012-го года

Выпуск 2011-го года

Выпуск 2010-го года

Выпуск 2009-го года

СУМЕРКИНУ И ДРУГИЕ СТИХОТВОРЕНИЯ

Антикварное

А.Сумеркину

А вот – советский подстаканник,

такой серебряный, такой

с венком тяжелым многогранник,

с лозой медлительный Джанкой.

Всю ночь, в купе, не зная тренья,

он тихо ехал и дрожал,

и в синем свете звякал, тренькал,

а вот теперь – подорожал.

На нем так выпуклы и гладки

узоры страшного литья,

что сразу вспомнишь эти грядки –

чего же улыбаюсь я?

Ах, милый Сашенька, мы тоже

со временами не в ладах,

с угрюмой нежностью под кожей

анахронического "ах".

Из времени любого выпасть

легко тому, кто налегке.

И вот стоишь, как гордый витязь,

но с подстаканником в руке.

Как будто бы из верхних ванных –

из будущего натекло.

Но в наших дружбах антикварных,

как в складках времени, тепло.

Меня забыл ампирный город

со страстью к золоту в реке,

татуировками исколот

на полустертом языке.

Но каменного истукана,

как прежде, я не признаю.

Как подстаканник без стакана,

чужому миру предстаю,

как разлетевшийся посланник

– ах! – шлепнулся перед пашой,

как сей нелепый подстаканник,

но только с женскою душой.

Без музыки

А.С.

В зеленых плакали и пели...

А.Блок

Скажи, а кто устраивает вечер?

Пришла давно, а никого не знаю.

Все разбрелись, им хорошо друг с другом,

зовут к себе, а я, поверь, стесняюсь.

Со мною друга нет. Со мною друг не ходит,

не ходит он, где я еще бываю.

А как кого зовут – я забываю,

и кто меня находит, тот находит.

Их лица озаренные, сквозь дымку

искусственого света, как на вече –

я их люблю, но близко к фотоснимку

не подойдет любовь, темня далече.

Как в поезде, как ложечка в стакане,

торчишь вот так, ломясь посередине.

Так свежесрезанный сидит в своем ульпане,

по пояс в зелени, башкой в ультрамарине.

Ну, выпустили рыбку, а куда ей?

А лбом в стекло, улыбкой об улыбку.

Зеленые бегут-бегут за стаей,

раскачивают синие, как зыбку.

После эпиграфа

А.Сумеркину

Что – при музыке? такая, значит, музыка.

Батарея, раковина, мусорка.

Вхлюп уходят дни мои несметные:

в сток уставлюсь, как те – в дали светлые.

Меня женщиной родили, слово жуткое.

Уголовщина, татарщина. Ну, утка я,

а не селезень. Добро б одна лингвистика –

высохну ведь, ни цветка, ни листика.

Говорят, я в детстве была тихая.

Я и помню: было тихо. Тикало.

Двор корябал по стеклу московской коркою.

А теперь я – что, скажете, громкая?

Ну, при музыке, она одна товарищем

будет нам, как понесет пожарищем.

Говори со мною, жизнь, музыкой выспренной,

так все легче званой, может, избранной.

Поэт и слависты

Суровые слависты

сидели на суку

(и люстра, как монисто,

текла по потолку),

все почему-то парами.

Докладчик взял стакан.

Сюда б цыган с гитарами!

Нельзя сюда цыган.

Ни музыки, ни пения

не будет нам в конце.

И не было волнения

ни на одном лице.

Ты в кресле словно в проруби,

торчишь - а там зато

швейцары, словно голуби,

гуляют без пальто,

такси руками голыми

ловили просто так

и сумерки лиловые

проплыли, как пустяк.

* * *

Пространство, я тебя не опечалю

еще незавершенностью одной.

Недовоплотившись, как отчалю?

Не береди, побудь еще со мной.

Лиловое теченье Куро-Сио –

вот так блестят такси на авеню.

Как, милое, ты в сумерки красиво.

Повремени, и я повременю.

Так путник на закате одеяло

скатает, обернувшись на посад, –

там облако, как Троица, сияло,

но все погасло пять минут назад.

Что возвращенья может быть глупее?

Но если это так, то отчего

твой образ, как монета, голубая

на самом дне смиренья моего?

СПАЛЬНЫЙ ВАГОН

Перелески в окне – как реклама на длинном плакате:

разбираешь под утро, а сложишь уже на закате

то, что может сойти и за смысл, если круглые даты,

а замедлится если – то ели стоят, как солдаты.

До того, как войдет проводник с неизбежным вопросом,

ты умылся и едешь под голубым купоросом.

Только утром, пожалуй, и смотришь с таким интересом,

словно тут ты живешь, за каким – все не выберешь, лесом.

Но полуденный мир поражает подобьем устройства.

Переехав, ты только удвоишь размеры изгойства.

Разве ноги размять или яблок купить, а отстанешь –

может, бабки останутся, сам же козленочком станешь.

Примеряйся хоть сколько к чужому вприглядку, вприкуску –

не ухватишь всего на ужимку, утряску, утруску:

то луга, то стога, то снопы кувырком, как попало,

и лесок на стекле, и закатом горит одеяло.

Как печально чаинок вращенье в стакане граненом,

в этом свете, с востока зеленом, а справа каленом,

отставая повсюду, как есть без меня оставаясь

– не сегодня, так завтра – какая им разница, то есть.

Блюз. Дорога 95

Памяти Эллы Фитцджеральд

Вот опять закат оранжев, на стене квадрат пылится.

Уезжаю, уезжаю, стану уличной певицей,

отращу вот грудь и голос, стану уличной певицей.

На углу поставлю кружку, вот такое платье в блестках,

уезжаю, уезжаю, стану петь на перекрестках.

Пусть идут себе, не смотрят, стану петь на перекрестках.

И однажды в желтой майке молча вcтанет рядом с тумбой

черный маленький с маримбой, звук – ее как капли пота.

Будут думать – мне любовник, только разве важно это?

Так и надо жить поэту, как сказал поэт поэту.

Как чернело на закате, выгибалось по кювету,

как стемнело, я не помню, как мело меня по свету.

Чайки метят на МакДональдс – значит, где-то рядом море.

Я на юг наверно еду, но застряну в Балтиморе.

Потеряюсь на неделю, то-то будет людям горе!

Может быть, из-за названья – так корабль идет красивый.

(А на самом деле – сухо, вон забор зарос крапивой.)

Это город грязноватый, но зато закат красивый.

Ух как дворники по морю быстро-быстро заходили,

капли в лоб мне полетели – они просто обалдели.

Справа сердце, слева дверца – так текло б на Пикадилли.

Капли, как цыплячьи лапки, быстро-быстро – и с обрыва,

они шлепаются в стекла, словно маленькие взрывы.

Даже радио не надо, только слушать эти взрывы.

Так бы ехать бесконечно, только б маленькая Элла

тихо пела, ну конечно, чтобы только Элла пела,

и стоять на светофоре, и чтоб вывеска горела,

чтобы в зеркале, и сбоку, перекошены рубином,

вертухаи неподвижно за рулем как с карабином,

тьмою тикая карминной, выжидали по кабинам.

Ты-то знала, чем заплатишь, знала, как не откупиться,

ты-то знала, ты-то знала, как швырять свою свободу

до горючих слез охочим, на лицо летящим птицам.

Навигация

Выпуск 12-13, 2022-2023