Skip navigation.
Home

Навигация

2015-Елена ДРОЗДОВА

              *  *  *
Пора настала – лето знойное,
И ветер дует злой, но не
Приносит охлаждения,
Скорей озноба осложнение:

Я – в день базарный, воскресение, 
Больших дорог пересечение,
Изъезженное донельзя,

Или початок, в поле сорванный,
Птенцами шумными расклёванный,
Рассыпанный под солнцем дня,

Или само то поле злачное,
Сноп за снопом серпами схваченное,
В обилье спелого жнивья,
Готовое под пашню поле, –
Так изнуряются любовью.

Придёт другое время года,
И переменится погода,
Жнецы с работою поспеют,
Уйдут, и поле опустеет.

Холодным ветром осень скажется,
Тяжёлым плугом пашня вспашется,
О том и думать мне не хочется,
Как изнурюсь от одиночества.
                                          


      *  *  *
                       Л. Черкасскому
Город Нью-Йорк,
Вдоль-поперёк
Рёбра мостов,
Норы дорог.

Между двух рек,
Зубьями вверх
Рыбьим скелетом
Остров Манхэттен.

Улицы улей,
Суриком угол, 
Лестницу углем:
Графика джунглей.

Разность – не грех:
В ущельях стен
Всяк человек,
Всяк джентльмен.

Нищ и бездомен,
Ан не бесправен:
Сам себе воин,
Сам себе барин.

Чья это прихоть
Сетчатым ситом
Улиц рассыпать
Столько языков?

Лиц миллионы,
Орды и сонмы,
Башнями домы
Нью-Вавилона.

У края вод
Скальный отвес:
Полный пород
Жизни разрез.  


  ГОВОР ПОЛА

...Или это слово
Языка чужого,
Языка немого,
Жадного, сухого?
…или это снова –
Угль из-за засова –
Раскалённый взгляд
Разливает яд?
Низменный, подземный,
Скрытый, неизменный
Ток ли это, зов
Потайных основ
Доли незавидной –
Поля половины?
Откровенье крови,
Вздувшей вены вроде
Русла в половодье?
Лавою, лавиной,
Горною долиной
Пола гон старинный,
Зрящему не видный
Под подолом длинным,
Донный, монотонный
Звон ли это гонга,
Звук ли это горна,
Стон ли это горла,
Всхлип ли это вслух
Воспалённых губ,
Иль колодца глубь?
Внутрь не заглянуть.



          *  *  *
Здесь плоть соединяется с душой,
И наслаждение перерастает в радость,
Дыханье наполняется тобой,
И то, что между нами не сказалось
Перетекает в диалог другой.
В нём слух оглох, или ослепло зренье,
Или язык коснеет немотой,

Или твоё в меня проникновенье
Глаголется невнятной полнотой,
Мучительным почти соединеньем,
В котором образ твой и образ мой
Не обретают грани различенья.

            РЕБЁНКУ

Что могу тебе дать, моё чадо и чудо,
Чем могу осчастливить, дитя?
Что обед у плиты, перезвон посуды?
Что заботы и злоба дня?

Все тревоги мои ничего не значат:
Жизнь твоя началась не мной.
Не могу одарить ни умом, ни удачей,
Только кровь и делю с тобой.

Только кровь и делю: огорчаться не стоит,
Ведь любовь – той же крови ток,
Чтоб не всё, что могла зачерпнуть в ладони,
Между пальцев ушло в песок.



            *  *  *
Я – человек, сидящий в кубе дома,
Смотрю на мир в изображениях альбома,
В них слон уменьшен, увеличена блоха,
В них жизнь представлена в двухмерном измерении,
Но что до жизни – то, что сделано вчера,
Уже сейчас отчасти стёрто временем.

Никто не будет посвящён – одни свидетели.
Они простят или забудут. Я забуду.
Ошибки “завтра” канут в эту же посуду
С недоуменьем, покаянием, сомнением…

Зажми куб комнаты в пространстве и во времени,
Со мной внутри, под микроскоп для рассмотрения.
И что увидишь под стеклом? – Стихотворение.

            *  *  *
Акации шершавою корою,
как кисточкой, не смоченной почти,
карябают, как кисточкой сухою
или, верней, как палкой. Погоди,
точней обрисовать словами:
Акации корявыми стволами,
ветвями, сучьями – попробуй различи…
Акации, как ручкой перьевою,
царапают фасадов кирпичи,
(а воздух пахнет близкою рекою)
и в кронах их малиновка кричит,
и дети игры на площадке водят,
и сизый голубь под ногами ходит,
и чайка, чайка по небу летит,
и ветер флаг на доме теребит,
и ветер сырость с берега доносит
реки, и запахи тумана
реки, текущей к океану.