Михаил РАБИНОВИЧ

На улице я услышал голос Дмитрия Львовича Быкова.

Парень с рыжей бородкой, американец, заметив мой взгляд, помахал приветливо. Голос Быкова доносился из его телефона.

– Лекция, – сказал парень.

– Вы знаете русский?

– Моя девушка знает, – сказал он. – Она из России. Скоро подойдет – опаздывает.

Мне захотелось сказать этому парню, как бы похвастаться, что лет двадцать назад мы пересекались с Быковым в виртуальном литобъединении, и он меня пригвоздил как графомана, а потом, не узнав в виртуальной же темноте, похвалил за пародию на него.

– В России все всегда опаздывают, – сказал рыжебородый, – потому что если придешь вовремя в неопределенное место, то могут посадить. Там главное – не слышать, что говорят собеседники, потому что понимать человека – это опасно.

Я долгое время ничего не знал о лекциях Быкова, о его выступлениях по радио и в газетах – отвлекался на что–то другое. Ходил, правда, на его вечер в бруклинской библиотеке и даже писал об этом мероприятии иронический отчет – за что сейчас мне неловко: я ведь видел только небольшую часть мира и не понимал многого.

– Ее родители выросли при коммунистах, – сказал парень. – Это сказывается на них, на ней, а теперь и на мне. Но она скоро придет. Она любит Быкова, но по–своему. И меня – по–моему.

– Кто же его не любит? – сказал я. 

– Многие его ненавидят, – сказал он. – А кто–то даже меня.

Действительно, Быков – политический деятель, он говорит на весь мир уничижительные вещи о Кремле. Он пишет романы на самые актуальные в данный момент вечные темы. Он живет в своем нынешнем виртуальном мире по соседству с самыми знаменитыми писателями и расставляет их по ранжиру. Он говорит так увлекательно, что не замечаешь его самую частую в радиопередаче фразу: «Грех себя цитировать, но...» Он все понимает: и себя, и людей, и весь несчастный этот мир.

– Я знаком с ней всего месяц, – сказал парень, – но так устал от нее и так хочу ее всегда видеть...

Тут можно провести параллель с Быковым. Он мог бы работать министром культуры (если бы заместителем назначили сухонькую педантичную старушку), или возглавить какую–нибудь партию, или полететь в космос, чтобы написать первую во Вселенной невесомую поэму. Серьезно. В любом случае, он далеко ушел от того лито, а я как бы все еще там. Пусть у него хватит энергии на все его добрые дела, а мы, радиослушатели, всегда можем переключиться на соседнюю волну или даже поговорить с другим человеком на постороннюю тему. 

Но я все–таки похвастался парню, что был знаком с Быковым. 

– Он вас не помнит, – сказал рыжебородый.

Я молча согласился.

– Зато я вас запомню, – сказал он, – благодаря Быкову. Вот какой он талантливый.

– Договорились, – сказал я и попрощался.

Я уходил все дальше и дальше от этого парня с телефоном, и оглядывался, и смотрел на его рыжую бороду, которая была так хорошо, отчетливо видна, будто я сам все это придумал.

         Михаил РАБИНОВИЧ, Нью–Йорк