Skip navigation.
Home
Связь времён

Навигация
Home

Гея КОГАН, г. Бремен, Германия


Поэт, прозаик, переводчик. Родилась в 1946 году в Риге. На Западе с 1995 г. Публиковалась в рижской и германской периодиках, альманахах, изданиях МАППа. Автор трёх сборников стихов. 

2012-Коган, Гея

ОНИ ПРИШЛИ...

Они пришли, когда едва светало.
День обещал быть ясным, по всему.
Я ничего тогда не понимала
и никогда, наверно, не пойму.

Вломились в дом, покрикивая в злости,
не сбросив обувь в уличной пыли.
В такое время не приходят в гости!
Я спать хочу. Зачем они пришли?

Я досыпала, привалившись к стенке,
сжимая куклу бережно в руках,
и мой чулок со штопкой на коленке
сползал, пристегнут мамой второпях.

А во дворе гулял задорный ветер,
был дворник у ворот, как господин,
и ухмылялись ближние соседи
сквозь щелку колыхнувшихся гардин.

Какой-то правдолюб с излишним жаром
мне, может быть, заметит, как в упрек,
что шла не я по кромке тротуара
вдоль улицы и детства поперек.

Десяток лет в истории – крупица,
соринка на бескрайности стола.
Мне просто повезло поздней родиться.
Но что мне в этом? Я там быть могла!

Моей заслуги нет в моем спасенье
и нет вины, но остро, как игла,
судьбой незавершенных поколений
в меня чужая память проросла.

Вот потому и кажется ночами
и не в последний раз, и не впервой,
что, ткань рассвета скомкав сапогами,
придет за мной безжалостный конвой. 


ПТИЦЫ

Как птицы гнезда вьют без схем и чертежей
в развилке меж ветвей на дереве высоком,
внимая лишь чутью, что всех наук важней,
без графика работ – и поспевая к сроку? 
А как они потом в похожести стволов
находят без труда родимые жилища,
в разинутые рты прожорливых птенцов
по многу раз на дню заталкивая пищу?

Как эти существа без компасов и карт
дорогу узнают на дальние зимовья,
чтоб возвратиться вновь, когда поманит март
в тугих телах дерев пульсирующей кровью?
И кто в природе – царь, а кто – лишь меньший брат,
коль мы, кичась умом и трепетной душою,
сбиваемся с пути, ступая наугад,
формуем кирпичи, но рушим то, что строим?

Вот пенье из куста захватывает в плен,
вот аист на гнезде, вот ласточка под крышей.
Разумный ход вещей не ищет перемен.
Летит пернатый клин. Звенит. Курлычет. Свищет.


УРОКИ НЕМЕЦКОГО

Она живет невдалеке от нас,
и я по средам к ней хожу исправно.
Какой-то детской радостью светясь,
меня встречает на пороге фрау;
потом, обняв, заводит в кабинет,
вполголоса ругая непогоду.
Дочь далеко, муж умер, внуков нет.
Соседки забегают мимоходом.
Газеты стопкой высятся в углу.
Стол скатертью покрыт, ажурной, белой.
Я помогу ей в доме, чем смогу,
и выслушаю всё, что наболело.

Я тоже ей – о сыне и о том,
что новый сборник вышел из печати,
и как там, в Риге: спад или подъем,
и анекдот, припомнившийся кстати.
С артиклями дружу я не вполне
и то и дело путаюсь в предлогах,
но, ободряя, фрау кивает мне
да изредка приходит на подмогу.

Потом, забыв про восемьдесят лет
с большим довеском, огибая лужи,
из гаража ведет велосипед:
"Я всем довольна, было бы не хуже".
А занеможет – и с такой тоской,
что жалостью, как хиной, губы сводит,
слегка плеча касается рукой:
"Ты мне за хлебом, деточка, не сходишь?"

Я принесу и хлеб, и молоко,
и всё, что в списке на ее листочке,
написанном нетвердою рукой,
где строчки часто атакуют строчки;
к ней подойду, присяду на кровать,
чужою речью омывая душу,
усвоив, что уменье понимать
приходит следом за желаньем слушать.


ПУСТЫРЬ

И этим пустырям недолго пустовать,
на плане городском их век давно отмерен.
Некошеной травы зеленая кровать.
Окраинных домов недальний светлый берег.
Такие пустыри не так уж и пусты –
обычная вина поспешного сужденья:
шиповника с краев пожухлые кусты,
кудрявый зверобой, сиреневый репейник;
как семечек лузга, мелькает воронье,
гуляют не спеша нарядные сороки...
Угрюмая земля, но я люблю ее,
как юга жаркий взгляд, как север волоокий.
В застолье городском сухарь, а не пирог,
но голод утолить поможет хоть немного:
окраина слизнет оставшийся кусок
и крошки обмахнет разъезженной дорогой.
Бульдозеры порвут затишье на куски.
Он обречен, пустырь, но примет без обиды,
что скоро пробегут ребячьи башмачки,
где заячьи следы пока травою скрыты. 


ТЕТЯ  ЗИНА

Тетя Зина, волосы – пожар,
в доме управляется сноровко.
Тетя Зина ходит на бульвар
и салазки тянет за бечевку.

"Мама!" И со всех несется ног
тетя Зина, плач заслышав горький,
повторяя: "Я с тобой, сынок",
к санкам, опрокинутым под горкой.

В скверике дорожки сизый лед
побелило свежею порошей.
Зина слезы мальчику утрет:
"Хочешь прокатиться, мой хороший?"

Дома трое старших. Всё путем.
Подросла опора и подмога.
Приберут. Управятся с бельем
и братишку примут у порога,

а она бесхитростный обед,
с вечера готовый, разогреет.
Повезло ей вытянуть билет
выигрышный в этой лотерее.

Муж? Что говорить о нем теперь?
Больше нет ни боли, ни тревоги.
За собой прикрыв бесшумно дверь,
змейкой ускользнул с ее дороги.

Тетя Зина, добрая душа,
про обиду вспоминает редко
и растит с любовью малыша,
брошенного спившейся соседкой.