Skip navigation.
Home

Навигация

МОРЕ – НАША ЛЮБОВЬ И БЕДА

Чуть вразвалку морская походка,
Пряжка с якорем на ремне...
Сахалинская мореходка,
Отчего же так снишься ты мне?


Наши годы, как мерные мили,
Узелками в них шрамы потерь.
Юность, зрелость – своё отштормили.
Где же к счастью заветная дверь?


Вместо домика с садом на юге
Нам достался каюты уют.
Постаревшие наши подруги
Вновь из рейса, как прежде, нас ждут.


Ведь зачем-то судьба нас хранила,
И вела сквозь туманы звезда.
Море – наша постель и могила.
Море – наша любовь и беда.

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

МОНОЛОГ ПОДВОДНОЙ ЛОДКИ

Я лежу на грунте – обшивка взрывом смята.
Нет во мне энергии совершить бросок,
А моя команда – славные ребята,
Только жить осталось им несколько часов.

Узкой щучьей тенью в безднах океана
Крались осторожно мы, врагам внушая страх.
От моих торпед их не спасёт охрана.
Сладок вкус победы на просоленных губах.

Все мои красавцы, как один, в тельняшках, –
Что матрос, что капитан, стройны и легки.
Не пристало вам бояться службы этой тяжкой,
Все на берегу красотки ждут вас, моряки.

Долго ль эта страшная тишина продлится?
Взрывом переклинило аварийный люк.
Только капли пота на зелёных лицах,
Только холод постепенно всё сковал вокруг.

Я была вам домом, грозным и надёжным.
И совсем не лёгким был ваш матросский труд, –
Вахты и авралы, сколько ж это можно!
Пусть мои ребята напоследок отдохнут.

Ни акула и ни краб не найдут героев,
Ваших не попортят тел на моём веку.
Лишь вода солёная вас не раз омоет,
А воды бояться не пристало моряку.


                                           2 декабря 2009 
                                                      Брукхавен

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ГЕОРГИЙ ИВАНОВ


(1894-1958)


русский поэт, прозаик, переводчик, критик; один из крупнейших поэтов русской эмиграции. Окончил Санкт-Петербургский Кадетский корпус.  Публиковался с 1910. В 1930-х гг. вместе с Г. Адамовичем был основным сотрудником журнала «Числа».

ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
ИЗ МАЛОИЗВЕСТНОГО
***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Собиратели марок, эстеты,
Рыболовы с Великой реки,
Чемпионы вечерней газеты,
Футболисты, биржевики;


Все кто ходят в кино и театры,
Все кто ездят в метро и в такси,
Хочешь, чучело, нос Клеопатры?
Хочешь быть Муссолини? – Проси!


И просили и получали,
Только мы почему-то с тобой
Не словчились, не перекричали
В утомительной схватке с судьбой.


                                                   1948

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

Вот он лежит на пышном пьедестале
Меж красных звёзд, в сияющем гробу,
"Великий из великих" – Оська Сталин
Всех цезарей превозойдя судьбу.


И перед ним в почётном карауле,
Стоят народа меньшие "отцы",
Те, что страну в бараний рог согнули,
Ещё вожди, но тоже мертвецы.


Какие отвратительные рожи!
Кривые рты, нескладные тела:
Вот Молотов. Вот Берия, похожий
На вурдалака, ждущего кола...


В безмолвии у сталинского праха
Они дрожат. Они дрожат от страха,
Угрюмо морща некрещёный лоб, –
И перед ними высится, как плаха,
Проклятого вождя, – проклятый гроб.

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

                       Т. Смоленской
Человек природно-мелкий,
Разносолов не ища,
Я довольствуюсь тарелкой
Разогретого борща.


Но, когда тарелку супа
Подаешь мне, Тася, ты
Для меня (пусть это глупо!)
В нём капуста – как цветы.


От того ли? От сего ли?
Добровольно? Поневоле? –
Я в твой борщ всегда влюблён,
И – когда он недосолен,
И – когда пересолён.
                                      1950


 

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Умер булочник сосед.
На поминках выпил дед.
Пил старик молодцевато, –
Хлоп, да хлоп – и ничего.
Ночью было туговато,
Утром стало не того, –
Надобно опохмелиться.
Начал дедушка молиться:
"Аллилуйя,  аль-люли,
Боже, водочки пошли!"
Дождик льёт, собака лает,
Водки Бог не посылает.
"Аллилуйя! Как же так –
Нешто жаль Ему пятак?"
Пятаков у Бога много,
Но просить-то надо Бога
Раз и два, и двадцать пять,
И ещё, и опять
Помолиться, попоститься,
Оказать Ему почёт,
Перед тем, как угоститься
На Его небесный счёт.

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

***

Свободен путь под Фермопилами
На все четыре стороны.
И Греция цветёт могилами,
Как будто не было войны.


И опуская пурпур царственный
На метафизику и проч...
Обломки власти государственной
Небрежно покрывает ночь.


А мы – Леонтьева и Тютчева
Сумбурные ученики –
Мы никогда не знали лучшего,
Чем праздной жизни пустяки.


Мы тешимся самообманами,
И нам потворствует весна,
Пройдя меж трезвыми и пьяными,
Она садится у окна.


Дыша   духами   и   туманами,
Она   садится   у   окна.
Ей  за морями-океанами
Видна блаженная страна:


Стоят рождественские ёлочки,
Скрывая снежную тюрьму.
И голубые комсомолочки,
Визжа, купаются в Крыму.


Они ныряют над могилами,
С одной – стихи, с другой – жених...
И Леонид под Фермопилами,
Конечно, умер и за них.



   Публикация Владимира БАТШЕВА


 

2015-Ирина ИВАНЧЕНКО
КОКТЕБЕЛЬ: ТВОРЕНИЕ

Отгородить кусочек моря
карминным каменным хребтом
и гальку крупного помола
сушить на блюде золотом,

ловить серебряную рыбу
веселым утренним зрачком,
пока сторожевая глыба
не станет первым маяком,

и, не заботясь о ночлеге,
по камешку скалистый кряж
наращивать, 
скреплять побегом
лозы, пока желтеет небо
и волн татарские набеги
берут измором дикий пляж.

Еще ни рая нет, ни ада,
еще рыбак и виноградарь
ворота бухт не отворил,
но бьет волна, и нет с ней сладу.
Чем выше горная ограда,
тем громче море говорит.
              12 сентября 2011 г.


       ПЕТРОГЛИФ

Кормилец памяти, ловец
оленьих душ, неандерталец,
во мне пещерный человек 
как постоялец обитает.

Кипит совместное житье.
По силам делится работа:
мне – кройка, стирка и шитье,
ему – рыбалка и охота.
Но, ближе к ночи, на стене
он чертит линию косую.
Слова достались только мне.
Он нем. Поэтому рисует.

Все то, что за день увидал,
а жестом выразить не сможет:
чудного зверя и овал,
на солнце зимнее похожий.

Для речи не готов надел.
Нет пашни для засева литер.
Он пересказывает день
в своих бесхитростных граффити.

И быт суров, и зверь трехглав,
и прост, но самобытен почерк.
Для сбитых в строчки пиктограмм
я – персональный переводчик.

Но сколько ни держи размах,
какие истины ни трогай,
любовь останется в стихах,
как неразгаданный петроглиф.

Как голос крови, вопреки
векам живой и невредимый,
но на земные языки
пока что непереводимый.
                                 2013


                    *  *  *
Все эти племена имели свои обычаи, и законы своих отцов, и предания,
 каждое – свои обычаи. Поляне имеют обычай отцов своих тихий и кроткий…
                                                                                     «Повесть временных лет»

Похоже, прадеды-поляне
проснулись. Ближе к январю
с рябинами и тополями,
я, как с родными, говорю.

Что делать, если больше не с кем?
Зима протоптана на треть,
а гололед – как довод веский
молчать и под ноги смотреть.

С рябинами и тополями – 
о том, что за день обпекло.
И я, как прадеды-поляне,
ценю родимое тепло.

Когда из чаши Водолея
течет молочная река,
где тот, которого согрею
заботой мягче молока?

Где тот, кому без искаженья
перескажу, когда пойму
сближенье слов, стихослуженье,
все, что предшествует ему?



ТМУТАРАКАНЬ

           Из Киева дорискаше до кур Тмутараканя…
                                 "Слово о полку Игореве" 
Плыви, мой челн, на остров Турухан,
к зыбучим землям, непокорным водам.
Где тишь да гладь – нет корма для стиха.
Волнение – залог его прихода.

Где истекает кровью истукан,
там свет и тьма ударят по рукам,
затворник сложит вымысел болезный,
а я пойду искать Тмутаракань
по роковым стечениям созвездий.

Ничто не обещает нам войны
со светлой или темной стороны –
ни Гамаюн, ни вещая комета.
Попутна ночь, и оттиском луны
небесный свод заверен до рассвета...

Уткнется челн в змеиный бережок.
Коса речная да найдет на камень,
и басурманский охранит божок
курлычащий торжок Тмутаракани!

Он внятен – гул утерянных веков.
Поет домбра в скоплении народа
про славные победы степняков,
славян ошеломленные походы.

Одна на всех и каждому – своя
торгует правда истощенным телом.
Плыви, мой челн, в межзвездные моря,
в подземные и горние уделы.

Откуда есть пошла Тмутаракань?
Из уст моих, от смешанных наречий.
Кипчакским словом полнится гортань.
Поет о мире голос человечий. 
Какого бога ныне умолю
о милости, чужому небу внемля,
за то, что одинаково люблю
и чувствую и ту, и эту землю?

От соколиных, сиверских времен
птенцы соседних улиц и племен – 
мы остаемся близкими врагами.
Гудит шоссе. Плывет по небу челн.
Слова о полку ранили пергамент.

*  *  *
Помилуй, боль, я правдой отслужу,
твои поля переберу руками,
расправлю стебель и разглажу камень,
и зернам о колосьях расскажу.

Спасибо, боль.
Спасибо за труды,
за продолженье и преображенье,
за то, что из оттаявшей воды
опять мое пробьется отраженье,

за передышку между схваток, за
покой и плодотворные потуги,
за то, что годы зарева и зла
мы прожили, не зная друг о друге.





НОСТАЛЬГИЯ ПО-ПАРИЖСКИ


Виталий Амурский. «Земными путями». Стихи разных лет. Санкт-Петербург, изд. Алетейя, 2010. 296 стр.



  Передо мной сборник избранных стихотворений поэта Виталия Амурского. Зная факты его биографии, я всегда радовался мысли, что наши судьбы где-то как-то пересекались, хотя лично мы никогда не встречались. Во время чтения его стихов так или иначе попадаются знакомые имена, города и веси, не говоря уже о том, что мы почти ровесники. Поэтому я не мог пройти равнодушно мимо авторских строк, где он описывает  детство, юность, отрочество. Именно об этом одно из первых стихотворений «Осенние костры»:

                   Смотрю, как дворники сжигают память лета:
                   Сухие листья, ветки, клочья сена.
                   ------------------------------------------------------
                   По всей Москве, по всей земле – костры!
                   Горит и тлеет прожитое время…

 Основу сборника составляет триптих – предыдущие книги, изданные в разное время в России, Эстонии и Германии: «Трамвай А», «Серебро ночи» и «Теmрога mеа». Аннотация нас предупреждает: «В основе книги три сборника ...и уже в силу этого обстоятельства оказавшиеся разделёнными, хотя в действительности являют собой некое единство, и, – именно в такой последовательности, – передают эволюцию чувств, языка, взглядов на мир автора». Стихи охватывают период от середины 60-х годов прошлого века до начала нынешнего. Давайте и мы погреемся вместе с автором у костра этого «прожитого времени».
В стихотворении, посвящённом сестре Татьяне, Виталий Амурский пишет: «Приближаясь к шестому десятку, впору в прошлое оглянуться…» И оглядывается, вспоминая Эстонию:

                   Я с детства запомнил немного слов на их языке, 
                   Но при звуках эстонской речи, 
                   Кажется, капля росы появляется на моей щеке, 
                   И еловые ветки меня обнимают за плечи.

Иногда эти воспоминания носят трагический характер. Книгу открывает стихотворение «Уходящему солнцу…», и там есть такие строчки:

                   Сталинские высотки ещё царапают небо державы, 
                   Но не слышно Высоцкого и Окуджавы...
                   Там, где мы жили – нынче пустырь, свалка, 
                   Полночный троллейбус – подобием катафалка.

Конечно, имеется в виду синий троллейбус Окуджавы. Но смысл другой. Помните, там была послевоенная романтика:

                   Когда мне невмочь пересилить беду,
                   когда подступает отчаянье,
                   я в синий троллейбус сажусь на ходу,
                   в последний,
                   в случайный.

Пословица говорит: «Другое время – другие песни». Виталий Амурский в стихотворении «Размышления о русских стихах» утверждает, что:


                   Любовь и кровь – не рифма, а единство
                   Прекрасное и стойкое, как мир…

В стихотворении «Памяти Бабеля» Виталий Амурский использует судьбоносный мотив и ироническую ноту к романтике прошлого, послереволюционного:

                   Чекистскою пулей за доблесть и стих 
                   Отметила родина стольких из них! 
                   Ах, родина, родина – храм на крови... 
                   Не надо, трубач, не зови, не дури ...

Ведь прекрасный писатель Исаак Бабель был  и участником и жертвой революционных событий тех лет, хорошо знаком с чекистской психологией, о которой пишет Виталий Амурский. Здесь трагедию прошлого поэт вырисовывает для читателя более масштабно. В стихотворении «Из стихов о России» он пишет: «И, в самом деле, странно – / Страна, где братья братьев бьют, / Где палачи и жертвы пьют / Из одного стакана».
Виталий Амурский, приехавший в Париж в 1973 году, посвятил этому чудо-городу много тёплых и нежных строк. Но часто в подтекстах присутствует или подразумевается и Россия. Так уж устроена душа поэта.

                   Ноябрь. В России выпал первый снег. 
                   Ну, что сказать о нём в парижском гаме? 
                   Давай закурим и о том не будем,

                   
                   Не будем – о парижском сплине, 
                   О непонятной русской ностальгии...

    «Непонятная» русская ностальгия в разные исторические времена проявлялась по-разному. Уже классическими стали понятия, что первая волна сидела на чемоданах и ждала возвращения в Россию. Вторая волна, зная, что пути на родину отрезаны, всё равно, хотя и по-другому, ностальгировала по прошлому.  А вот третья волна, к которой относится Виталий Амурский, справляется с чувством ностальгии вовсе по-иному – это постоянная возможность, при желании, маршрута Париж – Москва и обратно, уже не говоря о телевидении, интернете, «Скайпе» и другой коммуникационной технике. 

                   Спичкой сгорит апрель, 
                   На память останется лишь: 
                   Сретенка. Ночь. Капель. 
                   Песенка про Париж.

В сборнике много хороших стихов и образов, посвящённых и России, и Франции. Лирические произведения в большинстве своём отражают два любимых города автора – Москву и Париж. Городская лирика Виталия Амурского придерживается и классического, и модерного стихосложения. Ну, а героями, как всегда в таких случаях, выступают: снег и ветер, улицы и бульвары, книги и деревья, церкви и погосты, парки и дома, кафе и трамваи, и так до бесконечности, но больше всего родные имена и друзья…

                   На дно полусознанья или сна 
                   Уходят те, кого душа любила, 
                   Лишь писем постаревших желтизна 
                   Всё сохраняет так, как прежде было.

Судьба эмигрантского поэта всегда сложна и непредсказуема. И часто за видимым благополучием, отражённом на задней обложке книги: последние двадцать пять лет работал в русской редакции Международного французского радио, стал  автором шести книг, множества публикаций в разных журналах и альманахах – с фотографии на меня смотрит умный, уставший, доброжелательный человек, через сердце которого пульсирует парижская ветвь русской поэзии.

                   Изгнаннику, взвалившему на плечи
                   Сколько сумел – веры, надежды, любви, –
                   Мне путь освещали не раз парижские фонари,
                   А душу грели русские, дрожащие перед иконами, свечи.

Я думаю, что, в конце концов, мы ещё встретимся с автором этой чудесной книги в Париже или в Филадельфии и почитаем друг другу стихи, ибо:

                   Так Слово с природой сливается в дрожи 
                   И душу какой-то тоской бередит, 
                   Но всё это, друг мой, лишь тесто да дрожжи, 
                   А что до стихов, то они – впереди.

                                Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия


Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия

Игорь Михалевич-Каплан


Поэт, прозаик, переводчик, издатель. Родился в Туркменистане. Вырос во Львове. На Западе с 1979 года. Главный редактор литературного ежегодника и издательства "Побережье". Автор шести книг. Стихи, проза и переводы вошли в антологии и коллективные сборники: "Триада", 1996; "Строфы века-II. Мировая поэзия в русских переводах ХХ века", М., 1998; "Библейские мотивы в русской лирике ХХ века", Киев, 2005; "Современные русские поэты", М., 2006, "Антология русско-еврейской литературы двух столетий (1801-2001)", на англ. языке, Лондон - Нью-Йорк, 2007; "Украина. Русская поэзия. ХХ век", Киев, 2008 и т.д. Печатается в литературных журналах и альманахах России, Украины, Англии, Дании, США, Канады, Германии, Израиля и др.

НОСТАЛЬГИЯ ПО-ПАРИЖСКИ


Виталий Амурский. «Земными путями». Стихи разных лет. Санкт-Петербург, изд. Алетейя, 2010. 296 стр.



  Передо мной сборник избранных стихотворений поэта Виталия Амурского. Зная факты его биографии, я всегда радовался мысли, что наши судьбы где-то как-то пересекались, хотя лично мы никогда не встречались. Во время чтения его стихов так или иначе попадаются знакомые имена, города и веси, не говоря уже о том, что мы почти ровесники. Поэтому я не мог пройти равнодушно мимо авторских строк, где он описывает  детство, юность, отрочество. Именно об этом одно из первых стихотворений «Осенние костры»:

                   Смотрю, как дворники сжигают память лета:
                   Сухие листья, ветки, клочья сена.
                   ------------------------------------------------------
                   По всей Москве, по всей земле – костры!
                   Горит и тлеет прожитое время…

 Основу сборника составляет триптих – предыдущие книги, изданные в разное время в России, Эстонии и Германии: «Трамвай А», «Серебро ночи» и «Теmрога mеа». Аннотация нас предупреждает: «В основе книги три сборника ...и уже в силу этого обстоятельства оказавшиеся разделёнными, хотя в действительности являют собой некое единство, и, – именно в такой последовательности, – передают эволюцию чувств, языка, взглядов на мир автора». Стихи охватывают период от середины 60-х годов прошлого века до начала нынешнего. Давайте и мы погреемся вместе с автором у костра этого «прожитого времени».
В стихотворении, посвящённом сестре Татьяне, Виталий Амурский пишет: «Приближаясь к шестому десятку, впору в прошлое оглянуться…» И оглядывается, вспоминая Эстонию:

                   Я с детства запомнил немного слов на их языке, 
                   Но при звуках эстонской речи, 
                   Кажется, капля росы появляется на моей щеке, 
                   И еловые ветки меня обнимают за плечи.

Иногда эти воспоминания носят трагический характер. Книгу открывает стихотворение «Уходящему солнцу…», и там есть такие строчки:

                   Сталинские высотки ещё царапают небо державы, 
                   Но не слышно Высоцкого и Окуджавы...
                   Там, где мы жили – нынче пустырь, свалка, 
                   Полночный троллейбус – подобием катафалка.

Конечно, имеется в виду синий троллейбус Окуджавы. Но смысл другой. Помните, там была послевоенная романтика:

                   Когда мне невмочь пересилить беду,
                   когда подступает отчаянье,
                   я в синий троллейбус сажусь на ходу,
                   в последний,
                   в случайный.

Пословица говорит: «Другое время – другие песни». Виталий Амурский в стихотворении «Размышления о русских стихах» утверждает, что:


                   Любовь и кровь – не рифма, а единство
                   Прекрасное и стойкое, как мир…

В стихотворении «Памяти Бабеля» Виталий Амурский использует судьбоносный мотив и ироническую ноту к романтике прошлого, послереволюционного:

                   Чекистскою пулей за доблесть и стих 
                   Отметила родина стольких из них! 
                   Ах, родина, родина – храм на крови... 
                   Не надо, трубач, не зови, не дури ...

Ведь прекрасный писатель Исаак Бабель был  и участником и жертвой революционных событий тех лет, хорошо знаком с чекистской психологией, о которой пишет Виталий Амурский. Здесь трагедию прошлого поэт вырисовывает для читателя более масштабно. В стихотворении «Из стихов о России» он пишет: «И, в самом деле, странно – / Страна, где братья братьев бьют, / Где палачи и жертвы пьют / Из одного стакана».
Виталий Амурский, приехавший в Париж в 1973 году, посвятил этому чудо-городу много тёплых и нежных строк. Но часто в подтекстах присутствует или подразумевается и Россия. Так уж устроена душа поэта.

                   Ноябрь. В России выпал первый снег. 
                   Ну, что сказать о нём в парижском гаме? 
                   Давай закурим и о том не будем,

                   
                   Не будем – о парижском сплине, 
                   О непонятной русской ностальгии...

    «Непонятная» русская ностальгия в разные исторические времена проявлялась по-разному. Уже классическими стали понятия, что первая волна сидела на чемоданах и ждала возвращения в Россию. Вторая волна, зная, что пути на родину отрезаны, всё равно, хотя и по-другому, ностальгировала по прошлому.  А вот третья волна, к которой относится Виталий Амурский, справляется с чувством ностальгии вовсе по-иному – это постоянная возможность, при желании, маршрута Париж – Москва и обратно, уже не говоря о телевидении, интернете, «Скайпе» и другой коммуникационной технике. 

                   Спичкой сгорит апрель, 
                   На память останется лишь: 
                   Сретенка. Ночь. Капель. 
                   Песенка про Париж.

В сборнике много хороших стихов и образов, посвящённых и России, и Франции. Лирические произведения в большинстве своём отражают два любимых города автора – Москву и Париж. Городская лирика Виталия Амурского придерживается и классического, и модерного стихосложения. Ну, а героями, как всегда в таких случаях, выступают: снег и ветер, улицы и бульвары, книги и деревья, церкви и погосты, парки и дома, кафе и трамваи, и так до бесконечности, но больше всего родные имена и друзья…

                   На дно полусознанья или сна 
                   Уходят те, кого душа любила, 
                   Лишь писем постаревших желтизна 
                   Всё сохраняет так, как прежде было.

Судьба эмигрантского поэта всегда сложна и непредсказуема. И часто за видимым благополучием, отражённом на задней обложке книги: последние двадцать пять лет работал в русской редакции Международного французского радио, стал  автором шести книг, множества публикаций в разных журналах и альманахах – с фотографии на меня смотрит умный, уставший, доброжелательный человек, через сердце которого пульсирует парижская ветвь русской поэзии.

                   Изгнаннику, взвалившему на плечи
                   Сколько сумел – веры, надежды, любви, –
                   Мне путь освещали не раз парижские фонари,
                   А душу грели русские, дрожащие перед иконами, свечи.

Я думаю, что, в конце концов, мы ещё встретимся с автором этой чудесной книги в Париже или в Филадельфии и почитаем друг другу стихи, ибо:

                   Так Слово с природой сливается в дрожи 
                   И душу какой-то тоской бередит, 
                   Но всё это, друг мой, лишь тесто да дрожжи, 
                   А что до стихов, то они – впереди.

                                Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия


ВСТРЕЧНЫЙ ЭКСПРЕСС


Виталий Рахман. «Встречный экспресс». Филадельфия, Побережье,2007.



 С творчеством Виталия Рахмана я знаком давно – более двадцати пяти лет. Первая его книга «Времени чаша без дна», вышедшая ещё в 1991 году, привлекла внимание своим своеобразием. Автор умело сочетал традиционное классическое стихосложение и модерный, современный стиль. Вторая книга появилась через шестнадцать лет и названа поэтом «Встречный экспресс». Сборники объединяет в названиях символическое значение времени. В первой книге время бесконечно – «без дна», во второй оно уже несётся стремглав навстречу жизни.
 Книга разделена на семь частей, и каждый раздел как бы остановка, станция на пути следования.
«Вид из окна» проходящего поезда – это лирика, романтическая сторона души автора, иногда грустная и созерцательная. Надолго запоминаются трогательные строчки: «…Из форточки швырнули / Детский крик, / И он упал, / Разбившись, / В темноту». В стихотворении «Музей Родена» скульптура Мыслителя ассоциируется с образом автора. Рахман задумывается о происходящем вокруг него: о приходе зимы, небесных облаках, проплывающей ночи, потревоженной птице, разбитом на блюдце озера солнце, вспорхнувшем утре… В «Поэме о запахах» он высказывает важную мысль о значении Слова: «А слово выразителем жило, / Проводником и бабкой повивальной, / Осуществив контакт сакраментальный / Между понятием и сущностью вещей».
Второй раздел под названием «Зелёный луч» – символ светофора по маршруту Восток – Запад, Россия – США, которым прошёл сам автор. Здесь все тексты замешаны на боли и сопереживании с оставленной Родиной, сочувствием к ней.
В одной из статей критик Ирина Панченко заметила: «Душа поэтов страдает за Россию: “А кто страну мою отмолит, / Оденет кто и кто накормит”, – вопрошает В. Рахман в пророческом стихотворении “Парламент с варварской страны не снимет бремени забот”.  В начале 90-х годов ХХ века, когда соотечественники находились в эйфории от демократических лозунгов и ожиданий, Рахман в своём стихотворении прозорливо писал:

                     Демагогические речи,
                     Остервенелые до рвоты,
                     Переходящие в резню
                     И нищету простонародья.
                     …Ужели доблестное вече,
                     Предтеча страшного тирана,
                     Хозяина, отца, пахана,
                     Вершащего кровавый суд?
                     Кого ещё в России ждут?

                          1991, Филадельфия


Согласимся, что это стихотворение могло бы быть написанным сегодня...».
Особенно остры в этом разделе два стихотворения-противопоставления «Fax to Russia» и «ФАКс России», полные сострадания, и одновременно сарказма и иронии по поводу сложившейся в те годы трагической ситуации.
И, конечно же, после предыдущего напряжённого, эмоционального цикла, закономерен раздел «Ностальгия». Это тема тоски – автору хочется увидеть и услышать «бухту родного двора, запах знакомый причала», «птиц, пролетавших домой». И будет у него российский «дождь, расколотое небо каплями воспоминаний». Это ностальгия по молодости, воспоминание о ней. Родился Виталий Рахман в древнем городе Херсонесе под Севастополем, в доме, который позднее был снесён его другом, археологом, раскопавшим на этом месте античный театр. Сегодня под этим морским, голубым небом играют пьесы Софокла, Эсхила, Аристофана… Этому историческому месту в солнечном Крыму исполнилось 2600 лет со дня основания! Именно из этого источника древнегреческой культуры много веков питалась наша цивилизация, вплоть до сегодняшнего дня. Этим местам обязан своей лирой и поэт: «Прильни, Романтик, к рифам облаков!». В этом разделе очень много авторских посвящений, ибо он верен дружбе, и благодарен судьбе, которая сводила его с товарищами.   «Я жду свидания с Россией», –  заявляет Виталий Рахман.

                     Мне с детства трепетно близки
                     Места глубинные России.
                     Где лица рублено-простые,
                     Природы чистые мазки.

Внешне Виталий похож на отца, морского офицера, – рослый, стройный, спортивный, подтянутый. Мать была женщиной высокообразованной, по профессии – врач, знала иностранные языки, была отзывчивой и внимательной к людям, с твёрдыми убеждениями. Именно в семье закладывался характер будущего поэта и общественного деятеля, художника, издателя. Первые стихи были им написаны в семь лет. Восемнадцатилетним пареньком он поехал «завоёвывать» Москву: учился, работал художником-конструктором, был принят в Союз художников. Дальнейшее освоение столицы нашей Родины пошло по другому пути: участие в знаменитой Измайловской выставке художников-нонконформистов и… высылка властями в Алтайский край.
Цикл «Смена пейзажа» посвящён путешествиям автора по странам и континентам. И, конечно, из этих странствий рождаются стихи. Австрия, Италия, Испания, Голландия, Франция, Китай, Израиль – вот неполный список стран, где побывал Рахман, которые не оставили его равнодушным: многообразные, эмоциональные и интеллектуальные впечатления о которых он передал в стихах.

                     Вскрыв Вену Римом, 
                     Радуюсь Падуе, 
                     Росчерком Пизы 
                     Вверх по карнизу…

В этот раздел входит поэма «Релятивист в Париже», где в остроумной форме автор «приумножает славу о Париже».
«Тень на стекле» – это отражение жизни поэта, пережитых годов поисков и надежд. Виталий Рахман обращается к своему кумиру – Иосифу Бродскому, посвящает несколько стихотворений тому, кто…

                     А он ушёл январскими снегами
                     в изгнание последнее своё.

С 1980 года Виталий живёт в США, сначала в Вашингтоне, затем в Филадельфии. Это были нелёгкие годы: подъемы и спады, удачи и трудности. Эмиграция – огромное испытание характера, особенно для человека творческого. А достижения измеряются далеко не только материальным благополучием.


                     Мне кажется порою, что не я,
                     А тот, другой, из зазеркалья рамы,
                     Живёт страстями, чувствами и снами,
                     Оставив мне иллюзию себя…

Раздел «Музы дороги» посвящён лирической интимной героине – женщине. Любовь, по Рахману, – это глубокая сердечная страсть, чувство благодарности, признания любимому человеку, тонкая, тактичная и чувственная эротика.
Приведём полностью одно из лучших, на мой взгляд, стихотворений сборника:

                     Рыжекудрая Анна сидела напротив. 
                     Свет прохладой сочился на мраморный профиль,
                     Сквозь прозрачную хрупкость струящихся пальцев,
                     Сквозь проёмы зрачков, утопающих в дальнем. 
                     Её губы, грассируя звуки французским, 
                     Розовели сосками расстёгутой блузки. 
                     Где стада из веснушек – чувствительной кожей. 
                     На фламандскую живопись очень похоже.

В последнем цикле «Станционный смотритель» есть рассуждения о поэзии и о роли поэта. Само название перекликается с образом поэта. Чувствуется, что автору это очень дорого. Поэт и есть станционный смотритель, он запечатлевает жизнь на этих рубежах дороги, на станциях следования.


                     Хватит тонко размазывать нежности
                     По плоскому телу бумаги.
                     Поэзия – это эхо тьмы
                     И, конечно, магия.


Рахман бесконечно предан ремеслу и творчеству: «Поэзия – звук-вздох / Врасплох, как взрыв, / И на едином выдохе...».
Поэзия Виталия Рахмана наполнена современными ритмами. Ей присущ модерный рисунок строк, оригинальность и необычность мышления, сочетаемые с визуальной и звуковой выразительностью. Часто в лирику удачно вкраплены элементы иронии. Стихи пронизывают философские размышления, искрящийся юмор и лёгкость изложения. Для его стихов также характерны темы большого города и гражданской лирики.
«Встречный экспресс» – мчится на большой скорости, где мелькает в просвете между вагонами череда дней, страницы книг и станции новых встреч с читателем. Пожелаем автору вокзальной суеты и зелёного света светофора!


                               Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия
 
Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия

Игорь Михалевич-Каплан


Поэт, прозаик, переводчик, издатель. Родился в Туркменистане. Вырос во Львове. На Западе с 1979 года. Главный редактор литературного ежегодника и издательства "Побережье". Автор шести книг. Стихи, проза и переводы вошли в антологии и коллективные сборники: "Триада", 1996; "Строфы века-II. Мировая поэзия в русских переводах ХХ века", М., 1998; "Библейские мотивы в русской лирике ХХ века", Киев, 2005; "Современные русские поэты", М., 2006, "Антология русско-еврейской литературы двух столетий (1801-2001)", на англ. языке, Лондон - Нью-Йорк, 2007; "Украина. Русская поэзия. ХХ век", Киев, 2008 и т.д. Печатается в литературных журналах и альманахах России, Украины, Англии, Дании, США, Канады, Германии, Израиля и др.

ВСТРЕЧНЫЙ ЭКСПРЕСС


Виталий Рахман. «Встречный экспресс». Филадельфия, Побережье,2007.



 С творчеством Виталия Рахмана я знаком давно – более двадцати пяти лет. Первая его книга «Времени чаша без дна», вышедшая ещё в 1991 году, привлекла внимание своим своеобразием. Автор умело сочетал традиционное классическое стихосложение и модерный, современный стиль. Вторая книга появилась через шестнадцать лет и названа поэтом «Встречный экспресс». Сборники объединяет в названиях символическое значение времени. В первой книге время бесконечно – «без дна», во второй оно уже несётся стремглав навстречу жизни.
 Книга разделена на семь частей, и каждый раздел как бы остановка, станция на пути следования.
«Вид из окна» проходящего поезда – это лирика, романтическая сторона души автора, иногда грустная и созерцательная. Надолго запоминаются трогательные строчки: «…Из форточки швырнули / Детский крик, / И он упал, / Разбившись, / В темноту». В стихотворении «Музей Родена» скульптура Мыслителя ассоциируется с образом автора. Рахман задумывается о происходящем вокруг него: о приходе зимы, небесных облаках, проплывающей ночи, потревоженной птице, разбитом на блюдце озера солнце, вспорхнувшем утре… В «Поэме о запахах» он высказывает важную мысль о значении Слова: «А слово выразителем жило, / Проводником и бабкой повивальной, / Осуществив контакт сакраментальный / Между понятием и сущностью вещей».
Второй раздел под названием «Зелёный луч» – символ светофора по маршруту Восток – Запад, Россия – США, которым прошёл сам автор. Здесь все тексты замешаны на боли и сопереживании с оставленной Родиной, сочувствием к ней.
В одной из статей критик Ирина Панченко заметила: «Душа поэтов страдает за Россию: “А кто страну мою отмолит, / Оденет кто и кто накормит”, – вопрошает В. Рахман в пророческом стихотворении “Парламент с варварской страны не снимет бремени забот”.  В начале 90-х годов ХХ века, когда соотечественники находились в эйфории от демократических лозунгов и ожиданий, Рахман в своём стихотворении прозорливо писал:

                     Демагогические речи,
                     Остервенелые до рвоты,
                     Переходящие в резню
                     И нищету простонародья.
                     …Ужели доблестное вече,
                     Предтеча страшного тирана,
                     Хозяина, отца, пахана,
                     Вершащего кровавый суд?
                     Кого ещё в России ждут?

                          1991, Филадельфия


Согласимся, что это стихотворение могло бы быть написанным сегодня...».
Особенно остры в этом разделе два стихотворения-противопоставления «Fax to Russia» и «ФАКс России», полные сострадания, и одновременно сарказма и иронии по поводу сложившейся в те годы трагической ситуации.
И, конечно же, после предыдущего напряжённого, эмоционального цикла, закономерен раздел «Ностальгия». Это тема тоски – автору хочется увидеть и услышать «бухту родного двора, запах знакомый причала», «птиц, пролетавших домой». И будет у него российский «дождь, расколотое небо каплями воспоминаний». Это ностальгия по молодости, воспоминание о ней. Родился Виталий Рахман в древнем городе Херсонесе под Севастополем, в доме, который позднее был снесён его другом, археологом, раскопавшим на этом месте античный театр. Сегодня под этим морским, голубым небом играют пьесы Софокла, Эсхила, Аристофана… Этому историческому месту в солнечном Крыму исполнилось 2600 лет со дня основания! Именно из этого источника древнегреческой культуры много веков питалась наша цивилизация, вплоть до сегодняшнего дня. Этим местам обязан своей лирой и поэт: «Прильни, Романтик, к рифам облаков!». В этом разделе очень много авторских посвящений, ибо он верен дружбе, и благодарен судьбе, которая сводила его с товарищами.   «Я жду свидания с Россией», –  заявляет Виталий Рахман.

                     Мне с детства трепетно близки
                     Места глубинные России.
                     Где лица рублено-простые,
                     Природы чистые мазки.

Внешне Виталий похож на отца, морского офицера, – рослый, стройный, спортивный, подтянутый. Мать была женщиной высокообразованной, по профессии – врач, знала иностранные языки, была отзывчивой и внимательной к людям, с твёрдыми убеждениями. Именно в семье закладывался характер будущего поэта и общественного деятеля, художника, издателя. Первые стихи были им написаны в семь лет. Восемнадцатилетним пареньком он поехал «завоёвывать» Москву: учился, работал художником-конструктором, был принят в Союз художников. Дальнейшее освоение столицы нашей Родины пошло по другому пути: участие в знаменитой Измайловской выставке художников-нонконформистов и… высылка властями в Алтайский край.
Цикл «Смена пейзажа» посвящён путешествиям автора по странам и континентам. И, конечно, из этих странствий рождаются стихи. Австрия, Италия, Испания, Голландия, Франция, Китай, Израиль – вот неполный список стран, где побывал Рахман, которые не оставили его равнодушным: многообразные, эмоциональные и интеллектуальные впечатления о которых он передал в стихах.

                     Вскрыв Вену Римом, 
                     Радуюсь Падуе, 
                     Росчерком Пизы 
                     Вверх по карнизу…

В этот раздел входит поэма «Релятивист в Париже», где в остроумной форме автор «приумножает славу о Париже».
«Тень на стекле» – это отражение жизни поэта, пережитых годов поисков и надежд. Виталий Рахман обращается к своему кумиру – Иосифу Бродскому, посвящает несколько стихотворений тому, кто…

                     А он ушёл январскими снегами
                     в изгнание последнее своё.

С 1980 года Виталий живёт в США, сначала в Вашингтоне, затем в Филадельфии. Это были нелёгкие годы: подъемы и спады, удачи и трудности. Эмиграция – огромное испытание характера, особенно для человека творческого. А достижения измеряются далеко не только материальным благополучием.


                     Мне кажется порою, что не я,
                     А тот, другой, из зазеркалья рамы,
                     Живёт страстями, чувствами и снами,
                     Оставив мне иллюзию себя…

Раздел «Музы дороги» посвящён лирической интимной героине – женщине. Любовь, по Рахману, – это глубокая сердечная страсть, чувство благодарности, признания любимому человеку, тонкая, тактичная и чувственная эротика.
Приведём полностью одно из лучших, на мой взгляд, стихотворений сборника:

                     Рыжекудрая Анна сидела напротив. 
                     Свет прохладой сочился на мраморный профиль,
                     Сквозь прозрачную хрупкость струящихся пальцев,
                     Сквозь проёмы зрачков, утопающих в дальнем. 
                     Её губы, грассируя звуки французским, 
                     Розовели сосками расстёгутой блузки. 
                     Где стада из веснушек – чувствительной кожей. 
                     На фламандскую живопись очень похоже.

В последнем цикле «Станционный смотритель» есть рассуждения о поэзии и о роли поэта. Само название перекликается с образом поэта. Чувствуется, что автору это очень дорого. Поэт и есть станционный смотритель, он запечатлевает жизнь на этих рубежах дороги, на станциях следования.


                     Хватит тонко размазывать нежности
                     По плоскому телу бумаги.
                     Поэзия – это эхо тьмы
                     И, конечно, магия.


Рахман бесконечно предан ремеслу и творчеству: «Поэзия – звук-вздох / Врасплох, как взрыв, / И на едином выдохе...».
Поэзия Виталия Рахмана наполнена современными ритмами. Ей присущ модерный рисунок строк, оригинальность и необычность мышления, сочетаемые с визуальной и звуковой выразительностью. Часто в лирику удачно вкраплены элементы иронии. Стихи пронизывают философские размышления, искрящийся юмор и лёгкость изложения. Для его стихов также характерны темы большого города и гражданской лирики.
«Встречный экспресс» – мчится на большой скорости, где мелькает в просвете между вагонами череда дней, страницы книг и станции новых встреч с читателем. Пожелаем автору вокзальной суеты и зелёного света светофора!


                               Игорь МИХАЛЕВИЧ-КАПЛАН, Филадельфия
 
Сергей ГОЛЛЕРБАХ, Нью-Йорк

Живописец, график, эссеист, педагог. Родился в 1923 г. в Детском Селе. На Западе с 1942 г.  Книги по искусству и эссе: "Заметки художника", 1983; "Жаркие тени города", 1990; "Мой дом", 1994; альбомы рисунков, акварелей и технике живописи. Работы в музеях США, Франции, Германии, России. Член Американской национальной академии художеств, Общества акварелистов.

Юрий КРУПА, Филадельфия

Архитектор, дизайнер. Родился в Киеве в 1959 году. В США с 1993 года. Занимается архитектурой высотных зданий, дизайном и книжным оформлением. Художественный редактор издательства «Побережье».

Нина Горланова

 Нина Викторовна ГОРЛАНОВА, писатель, поэт, художник. Родилась в 1947 г. в Пермской области. Окончила Пермский университет. Автор тринадцати книг, последняя – вышла в 2010 г. в Париже, на французском и русском языках.  В "Журнальном зале" – более ста публикаций. Была в финале премии "Русский Букер" в 1996 г. Член Союза российских писателей. 

Марк, АЗОВ, Израиль


Прозаик, поэт, сценарист, драматург. Род. в 1925 г. в Харькове. С 1994 г. живёт в Израиле. Автор пьес, поставленных в театрах, и трёх книг. Главный редактор журнала «Галилея».
Марк, АЗОВ, Израиль


Прозаик, поэт, сценарист, драматург. Род. в 1925 г. в Харькове. С 1994 г. живёт в Израиле. Автор пьес, поставленных в театрах, и трёх книг. Главный редактор журнала «Галилея».
Александр БАРШАЙ, Элазар, Гуш-Эцион


Журналист, публицист. Род. в 1941 г. в Киеве.  Школу и университет окончил  в городе Фрунзе (Бишкек). Работал в газетах Киргизии и Казахстана.  В Израиле с 1995 года. Постоянный автор русскоязычных изданий Израиля.  Автор двух книг.
Александр БАРШАЙ, Элазар, Гуш-Эцион


Журналист, публицист. Род. в 1941 г. в Киеве.  Школу и университет окончил  в городе Фрунзе (Бишкек). Работал в газетах Киргизии и Казахстана.  В Израиле с 1995 года. Постоянный автор русскоязычных изданий Израиля.  Автор двух книг.
Ася ВЕКСЛЕР, Израиль


Поэт. Родилась в Глазове. Выросла в Ленинграде. С 1992 года живёт в Иерусалиме. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Автор книг стихов: «Чистые краски» (1972); «Поле зрения» (1980); «Зеркальная галерея» (1989); «Под знаком Стрельца» (1997); «Ближний Свет» (2005).
Ася ВЕКСЛЕР, Израиль


Поэт. Родилась в Глазове. Выросла в Ленинграде. С 1992 года живёт в Иерусалиме. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Автор книг стихов: «Чистые краски» (1972); «Поле зрения» (1980); «Зеркальная галерея» (1989); «Под знаком Стрельца» (1997); «Ближний Свет» (2005).
Александр ВЕРНИК, Иерусалим

Родился в Харькове в 1947 году  Входил в неофициаьное объединение харьковских поэтов (совместно с Э.Лимоновым, Б.Чичибабиным и др.). Эмигрировал в Израиль в 1978 г. Автор двух поэтических книг: “Биография”(1987) и  “Зимние сборы” (1991).

Александр ВЕРНИК, Иерусалим

Родился в Харькове в 1947 году  Входил в неофициаьное объединение харьковских поэтов (совместно с Э.Лимоновым, Б.Чичибабиным и др.). Эмигрировал в Израиль в 1978 г. Автор двух поэтических книг: “Биография”(1987) и  “Зимние сборы” (1991).

Мария ВОЙТИКОВА, Назарет

Поэт. Родилась в 1961 г. в Смоленской области. C 2001 года живёт в Израиле. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Автор двух сборников стихов: "Любовь моя, заступница!" и "Горячие камни".

Мария ВОЙТИКОВА, Назарет

Поэт. Родилась в 1961 г. в Смоленской области. C 2001 года живёт в Израиле. Член Союза русскоязычных писателей Израиля. Автор двух сборников стихов: "Любовь моя, заступница!" и "Горячие камни".

Александр ВОЛОВИК


(1931, Нижний Новгород - 2003 Иерусалим)

Поэт, прозаик, переводчик. Переводил с немецкого, английского,иврита и др. языков. Издал: четыре сборника на русском, один на иврите,  «100 стихотворений в переводе с иврита», 1991,   «Райский сад» 1993.
Александр ВОЛОВИК


(1931, Нижний Новгород - 2003 Иерусалим)

Поэт, прозаик, переводчик. Переводил с немецкого, английского,иврита и др. языков. Издал: четыре сборника на русском, один на иврите,  «100 стихотворений в переводе с иврита», 1991,   «Райский сад» 1993.
Александр ВОЛОВИК


(1931, Нижний Новгород - 2003 Иерусалим)

Поэт, прозаик, переводчик. Переводил с немецкого, английского,иврита и др. языков. Издал: четыре сборника на русском, один на иврите,  «100 стихотворений в переводе с иврита», 1991,   «Райский сад» 1993.
Александр ВОЛОВИК


(1931, Нижний Новгород - 2003 Иерусалим)

Поэт, прозаик, переводчик. Переводил с немецкого, английского,иврита и др. языков. Издал: четыре сборника на русском, один на иврите,  «100 стихотворений в переводе с иврита», 1991,   «Райский сад» 1993.
Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль

Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия).  Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в  Узбекистане. Автор иллюстраций серии  книг «Избранная лирика Востока».

Михаил ВОРОНСКИЙ, Хадера, Израиль

Художник. Родился в 1914 г. в с. Рашков, Украина (позже - Молдавия).  Жил в Ташкенте. В Израиле с 1989 года. Участвовал в создании музеев в  Узбекистане. Автор иллюстраций серии  книг «Избранная лирика Востока».

МИХАИЛ ГЕНДЕЛЕВ, Тель-Авив



(1950,  Ленинград - 2009, Тель-Авив)


Поэт, переводчик. С 1977 г. жил в Израиле. Автор книг: «Стихотворения Михаила Генделева. 1984»; «Праздник» (1993); «Царь» (1997); «В садах Аллаха» (1997); «Неполное собрание сочинений» (2003); «Лёгкая музыка» (2004) и др.
МИХАИЛ ГЕНДЕЛЕВ, Тель-Авив



(1950,  Ленинград - 2009, Тель-Авив)


Поэт, переводчик. С 1977 г. жил в Израиле. Автор книг: «Стихотворения Михаила Генделева. 1984»; «Праздник» (1993); «Царь» (1997); «В садах Аллаха» (1997); «Неполное собрание сочинений» (2003); «Лёгкая музыка» (2004) и др.
Феликс ГОЙХМАН, Тель-Авив.

Феликс Гойхман

Поэт, прозаик, эссеист. Родился в Одессе в 1958 году. Учился в Литературном институте им. Горького в Москве. В Израиле с 1990 года. Автор книги стихов. Эссе, стихи и рассказы публиковались в Израиле, России, Германии, США.

Феликс ГОЙХМАН, Тель-Авив.

Феликс Гойхман

Поэт, прозаик, эссеист. Родился в Одессе в 1958 году. Учился в Литературном институте им. Горького в Москве. В Израиле с 1990 года. Автор книги стихов. Эссе, стихи и рассказы публиковались в Израиле, России, Германии, США.

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

Виктор ГОЛКОВ, Тель-Авив

Виктор Голков


Поэт, писатель, литературный критик. Родился в Кишинёве в 1954 году. В эмиграции с 1992 года. Печатался в журналах "22", "Алеф", "Кодры", "Крещатик", "Интерпоэзия" и др.; альманахах "Евреи и Россия в современной поэзии","Всемирный день поэзии". Автор шести сборников стихов и повести-сказки в соавторстве с О. Минкиным.

Фрэдди ЗОРИН, г. Ашдод, Израиль


Поэт и радиожурналист, редактор и ведущий популярных программ сети Израильского радивещания на русском языке. Родился в 1949 г. в Баку. В Израиле с 1990 года. Автор пяти сборников  стихов.
Фрэдди ЗОРИН, г. Ашдод, Израиль


Поэт и радиожурналист, редактор и ведущий популярных программ сети Израильского радивещания на русском языке. Родился в 1949 г. в Баку. В Израиле с 1990 года. Автор пяти сборников  стихов.
Анатолий ДОБРОВИЧ, Тель-Авив.

Анатолий Добрович

Родился в 1933 году в Одессе. Жил в Москве. В Израиле с 1988 года. Автор трёх сборников стихов: «Монолог» (Тель-Авив, 2000); «Линия прибоя» (Иерусалим, 2003); «Остров Явь» (Кдумим, 2005). Публикации в израильских и международных альманахах, в журналах, в сетевых изданиях.

Анатолий ДОБРОВИЧ, Тель-Авив.

Анатолий Добрович

Родился в 1933 году в Одессе. Жил в Москве. В Израиле с 1988 года. Автор трёх сборников стихов: «Монолог» (Тель-Авив, 2000); «Линия прибоя» (Иерусалим, 2003); «Остров Явь» (Кдумим, 2005). Публикации в израильских и международных альманахах, в журналах, в сетевых изданиях.

Михаил ЗИВ, Тель- Авив

Михаил Зив

Родился в 1947 г. в Ленинграде. В Израиле с 1992 г. Публиковался в журналах: "Крещатик" (Германия), "Иерусалимский журнал", "Интерпоэзия" (США), в антологиях: "Освобождённый Улисс", “Антология поэзии”, (Израиль, 2005). Автор книги "Мёд из камфоры".

Михаил ЗИВ, Тель- Авив

Михаил Зив

Родился в 1947 г. в Ленинграде. В Израиле с 1992 г. Публиковался в журналах: "Крещатик" (Германия), "Иерусалимский журнал", "Интерпоэзия" (США), в антологиях: "Освобождённый Улисс", “Антология поэзии”, (Израиль, 2005). Автор книги "Мёд из камфоры".

Роман КАМБУРГ, Израиль.

Роман Камбург

Писатель и поэт. Родился в 1953 г. в Казани. На Западе с 1993 года. Автор сборника стихотворений «Миг» и романа «Восхождение». Публикации в периодической прессе Израиля и США, журнале «Побережье» (Филадельфия), Альманахе Поэзии (Сан-Хосе).

Роман КАМБУРГ, Израиль.

Роман Камбург

Писатель и поэт. Родился в 1953 г. в Казани. На Западе с 1993 года. Автор сборника стихотворений «Миг» и романа «Восхождение». Публикации в периодической прессе Израиля и США, журнале «Побережье» (Филадельфия), Альманахе Поэзии (Сан-Хосе).