ПОСЛЕ НЕПОГОДЫ

Я рукой стекло окна протру,

чтоб увидеть мир как на ладони:

дерево пружинит на ветру,

корабли и волны на Гудзоне.

От дождя вчерашнего следов

не осталось даже и в помине:

вереница светлых облаков

утопает вновь в ультрамарине.

У природы, видимо, с утра

настроенье сделать перемены,

чтоб забылось мрачное вчера, – 

у нее изменчивые гены.

У нее иной репертуар –

отыграть спокойно день, без драмы: 

вижу, как народ, и млад и стар,

высыпал опять на тротуары.

Он к ее характеру привык,

что бывает взбалмошен и страшен,

учится читать ее язык,

хоть и сам бывает бесшабашен.

Ширится пространство за окном,

время изменяет лик пейзажа

новым, начинающимся днем,

неспеша и без ажиотажа.

ВЕЧНАЯ ДРАМА

День угасал,

но не желал уйти,

цеплялся то за мебель, 

то за шторы,

слабеющий он все еще светил,

но тень росла,

отвоевав углы,

на комнатные вылилась просторы.

И я смотрел

на вечную из драм,

в которой очередность 

очевидна:

то торжествует мрак 

по вечерам,

а по утрам следа его 

не видно. 

В таком порядке

справедливость есть,

и было бы разумно 

и не лишне

когда бы 

неминуемая смерть 

во времени 

чередовалась с жизнью. 

ПРИХОД ОСЕНИ

Она пришла!

Смотри и осязай

ее прохладу

и листвы паденье, 

и отдыхай душой.

И принимай

ее как божий дар 

и вдохновенье.

И проживай 

с начала до конца

ее сезон – и грустный, 

и прощальный:

с дождями, ветром,

небом из свинца,

с отлетом птиц

на южный берег дальний.

Запоминай гуашь и акварель,

сменяющих друг друга 

в старом парке,

где воздух дымчат,

павших листьев прель,

и вход в него

под обветшавшей аркой.

Чтоб мог потом,

закрыв свои глаза,

представить осень

всё еще живую,

и краски все ее

и голоса, 

всё, по чему

весь год потом тоскую.

     НОЧНАЯ ЖИЗНЬ

Перестали мучить сны,

но пришла пора бессонья.

В голове толпятся дни – 

не остывшие уголья

пережитых драм, невстреч,

неудач и безвременья, 

что душа смогла сберечь

для ночного осмысленья.

За окном фонарный свет

проявляет тьмы детали...

Никому и дела нет

до моей ночной печали.

Но приходят чередой

в полусонное сознанье

из той жизни, прожитой,

лица и воспоминанья.

Мучаюсь в ночи, не сплю,

памяти не доверяю,

узнаю, не узнаю,

снова жизнь переживаю.

ПОХИТИТЕЛИ ВЕЛОСИПЕДОВ

Шел итальянский фильм – кино, –

о бедности, любви, надежде

последней, за которой дно

отчаянья...  Такого прежде

мне было видеть не дано.

А был я в возрасте подростка,

о мире зла почти не знал,

и лишь по книжкам понимал, 

что жизнь не рай и стелет жестко,

и даже валит наповал.

То было в мир иной окно,

и в нем – судьба отца с мальчишкой.

И отражало полотно

всю горечь правды в том кино,

а правды не бывает с лишком.

Но ясно помню, как навзрыд,

забыв, что не один я в зале,

с которым был как зритель слит,

я плакал горькими слезами,

бедой чужою был убит.

Не голоден совсем, не бос,

в той полутьме, в том кинозале,

я плакал, не скрывая слез,

о той надежде, что украли,

о тех, чья жизнь пошла вразнос.

О фильме том воспоминанья

храню в душе я много лет

и то волненье, то отчаянье, 

и острое найти желанье

похищенный велосипед.

ФУРМАН, Рудольф, Нью-Йорк. Поэт. В США с 1998 года. С 2006 года редактор-дизайнер «Нового журнала». Автор шести книг стихов: «Времена жизни или древо души», 1994; «Парижские мотивы», 1997; «Два знака жизни», 2000; «И этот век не мой», 2004; «Человек дождя», 2008; «После перевала», 2013. Публикации в альманахе «Встречи», в журналах «Новый Журнал», «Слово\Word», (Нью-Йорк), «Мосты» и «Литературный европеец» (Франкфурт-на-Майне), «Нева» (Петербург), и мн. др.